Дино Динаев - Мальчишник в зоне смерти
Выяснилась интересная деталь. Больше трех суток в зоне никто задерживаться не мог. Слепая сила вышвыривала их, даже тех, кто желал бы остаться, остерегаясь гнева бандитов за невыполненное задание. Ведь убивать соглашались не все. Вышвыривала не живых, словно опасаясь, что они могут раскрыть тайну Черепа.
А тайна, конечно, существовала. В окровавленных обрывках, которые попадали к Диего, он находил наброски неких планов. Трудно было разобраться в каракулях девиц, многие из которых совершенно не разбирались в картографии.
Диего сидел долгими ночами и склеивал кусочки, подшивал друг к другу. Понемногу вырисовывалась карта города, и он вдруг понял, что это Алга.
Женщин выкидывало в разных районах, и не сразу, но Диего заподозрил, что существует некая система.
Создавалось ощущение, что кто-то могущественный перетасовывает все эти забросы с таинственными никому не ведомыми целями. Словно что-то искал, творил. Ему, так же как и Диего, было при этом наплевать, сколько погибнет людей и во имя чего все это.
Диего сходил с ума, не имея возможности найти разгадку. Озарение пришло внезапно, явившись для Диего очевидным подтверждением его собственной незаурядности. Он не считал, что должен кому-то там, на небесах ли на земле доказывать, что он гений. Он это и так знал.
Так из разрозненных картинок он понял, что речь идет о Пути. Так для себя Диего определил эту интереснейшую загадку. Таких он не встречал в своей жизни. Ни когда учился и тщился доказать теоремы, якобы не имеющие доказательств.
Все имеет свое доказательство, и все имеет свою цель. Даже там, где речь идет о таких вроде бы вечных вещах, как Бог, например. И у него есть цель, о которой ничего не сказано единственно по той причине, что пишущий Библию ее не знал. Не поставили его в известность и все дела. Не посчитали нужным.
Диего как манну небесную ждал каждую последующую заскорузлую бумажку, вынимал ее из холодных застывших пальцев ("Ваши пальцы пахнут ладаном") и шел получать очередное послание с подробностями о Пути.
Путь изменялся. Он искривлялся, плутал по улочкам, возвращался. Он выпытывал, искал сам себя. Чаще всего Путь следовал в сторону леса за Лесным проспектом.
Здесь находился санаторий "Лесной рай" и элитный дом со штаб-квартирой Диего. Он скрежетал зубами, когда думал что разгадка где-то рядом, может статься, в соседней квартире. Так близко и так непредсказуемо далеко. В соседней квартире и соседней реальности, расположенной дальше иных галактик.
Хоть он и не знал наверняка, Диего догадывался, чей это Путь. Кто нащупывает пути дорожки в странном городе, не имеющей ни привычных границ, ни определенной географической точки расположения. Череп тоже что-то искал.
Все эти знания были до определенного момента совершенно бесполезны, ибо в заколдованном городе никто больше трех суток не жил, а те, кто вернулся, были годны лишь разве что как набор органов для трансплантации. Прострация продолжалась до тех пор, пока не появился Боно.
Плевать на то, что он убил кого-то из людей Диего, в городе, живущим одним портом, всегда найдется достаточно не ущемленным здоровьем молодых парней, которые не захотят его растрачивать в доках. Парадоксально, но слово "докер" в портовом городе, каким была Алга, давно слыло ругательным. Главное, что Боно доказал, что из Лубаантуна можно вернуться живым.
Боно сновал туда и обратно с легкостью кролика, доставаемого фокусником из цилиндра. Цели его были Диего не ясны. Вроде он за кого-то мстил. Не это суть важно. Теперь у Диего появилась возможность достигнуть Лубаантуна и самому пройти Путь.
Едва это понял Череп, как он сам вышел на контакт. На тех же обрывках все новых жертв, бросаемых Диего на растерзание Черепу, появились таинственные записи, которые трудно было приписать принесшим их женщинам. В самой первой записке появилась фраза: "Чернецы творяху Кукулькану жерцу от злата и сардиона вавилонского камесидал".
Диего сразу понял, это послание ему лично. Схватив записку, он устремился к Гаранину-старшему. Однако даже тот затруднился понять ее смысл.
— Чернецы это монахи, — перевел он. — Монахи изготовили Кукулькану-жрецу нечто из золота и…сардиона? Скорее всего, речь идет о рубине. Но что такое камесидал? В древнеславянском не было такого слова. Либо науке о нем ничего не известно. Скорее всего, это фальшивый славянизм. Кто-то пытается перевести на древнеславянский слово из другого языка, пользуясь законами русской орфографии. Больше ничего нет из той же серии?
— Появится, — пообещал Диего и не ошибся.
С очередной жертвой к нему попала новая записка. В ней не было ни карты, ни схемы, как бывало обычно, когда девушки, пытаясь спасти свою жизнь, писали и наносили на бумагу все, что видели. Была только одна фраза, которая никак не могла принадлежать инфантильным созданиям. "Камесидал червлен есть образом, блещашеся, свеща светится и по свету идущи обрящут".
Прочитав сей опус, Гаранин сказал:
— Кто-то упорно наводит тебя на этот камесидал. Не знаю, что это такое, но его тебе прямо таки навязывают. Дают ориентиры, признаки. Пишут, в частности, что он светится.
— А путь не указывается? — задыхаясь от предвкушения, спросил Диего.
По обыкновению он разговаривал с обоими Гараниными, и Гаранин- младший покачал головой и с укоризной посмотрел на своего однокашника. Диего не сдерживаясь, отвесил ему пощечину.
— Зачем ты так, Дима? Я ведь и так судьбой наказан, — на глазах инвалида выступили слезы.
— Значит, согрешил, — ухмыльнулся Диего. — И не смей называть меня Димой, убогий! С той жизнью покончено навсегда. У меня нет ни отца, ни матери, я от них отрекся. И с превеликим удовольствием. Не нужны мне эти уроды. Я стою на пороге большой удачи. Скажу тебе по секрету, тот, кто пишет мне эти письма, поможет мне стать здесь самым главным. Тогда я покажу этому провонявшему рыбой городишке, кто здесь настоящий хозяин.
— Мне кажется, ты стоишь на пороге чего-то ужасного. Кто этот летописец?
— Когда кажется, сам знаешь, что надо делать, ты же бывший поп. А про летописца разинешь рот, брошу тебя вместе с отцом в море, привязанными к твоей коляске.
Каждый раз, встречаясь с калекой, он делает все, чтобы унизить его. И все равно обида не утихает, жжет его изнутри. Надо же, паралитик, все издевались над ним в школе, а по большому счету он счастливее его. Вот его отец рядом с ним, он не гнобил его столько лет, историю исправно изучал, а не торчал на вечных авралах в порту, а потом на таких же вечных пьянках с девицами в саунах. И он, великий Диего, в грош не ставящий своего собственного отца, должен ходить к нему на согнутых, просить что-то.
