Сидней Боундс - Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики
— Вот именно. Они достигли. Повторяю, нам они совершенно чужды. Сами они не могут создавать механизмы. Но у них есть рабы.
— Ага, — тихо заметил Мюллер.
— Мы только начинаем в этом разбираться, а ко мне доходят вообще обрывки сведений, сведений совершенно секретных, но я сопоставляю их и знаю, что эти существа используют низшие формы жизни, превращая их в своего рода автоматы, которыми руководят по радио. Они используют все, что только способно двигаться и имеет конечности. Начали с каких-то маленьких животных своей планеты, животных, подобных дельфинам, возможно, даже разумных, а потом развили технику и изобрели космическую связь. Достигли ближайших планет… планет земного типа… и завладели какими-то полуразумными видами, в своем роде про-тошимпанзе. Сейчас речь идет о пальцах. Руки для них очень важны. В настоящее время зона их влияния простирается на восемьдесят световых лет и, насколько мне известно, расширяется в поразительном темпе.
Мюллер покачал головой:
— Это еще большая чушь, чем твоя байка о лечении. Слушай, скорость радиоволн ограничена, не так ли? Если эти существа командуют рабами, отдаленными на восемьдесят световых лет, то приказ должен идти восемьдесят лет. Каждое сокращение машин, каждое движение…
— Они могут покидать свою планету, — сказал Роулинг.
— Но, если они такие огромные…
— Они приказывают рабам строить антигравитаторы. У них есть и межзвездные корабли. Всеми их планетами управляют надсмотрщики, они летают по тысячекилометровым орбитам в капсулах, которые обеспечивают условия их существования. Для каждой планеты достаточно одного надсмотрщика. Мы предполагаем, что это сменяемые дежурные.
Мюллер прикрыл глаза. Непонятные твари распространяются по далекой галактике, покоряют всех животных и постепенно создают рабское трудовое сообщество, после чего сами, как некие космические киты, парят над планетами, контролируя и управляя своими чудесными, неправдоподобными предприятиями. Сами же остаются неспособными к малейшему физическому труду. Они возникли просто на моря — массой студенистой розовой протоплазмы, ощетинившейся рецепторами концов спектра. Перешептываются рентгеновскими лучами. Приказы посылают радиоволнами. «Нет, — подумал Мюллер, — невозможно».
— Хм… — наконец произнес Мюллер. — Ну и что из этого? Они же в другой галактике.
— Уже нет. Они уже вторглись в несколько наших колоний. Знаешь, что происходит, когда они натыкаются на планету, населенную людьми? Они оставляют на орбите надзирателя и полностью порабощают людей. Они уже знают, что люди — лучшие рабы, что нас вообще-то не удивляет. До этой минуты они захватили шесть наших планет. Завладели было и седьмой, но там удалось застрелить надсмотрщика. Теперь это уже невозможно: они просто отбрасывают наши ракеты, заворачивают.
— Если ты все это выдумал, я тебя убью, — сказал Мюллер.
— Это правда. Клянусь.
— Когда это началось?
— В прошлом году.
— Что вы предпринимаете? Те морские твари в своем походе через нашу галактику все больше живых людей превращают в живых роботов?
— По мнению Боудмена, есть шанс это прекратить.
— Какой?
Роулинг пояснил:
— Они, вероятно, не догадываются, что мы тоже разумные существа. Понимаешь, мы не можем с ними договориться. Они немы, общаются с помощью какой-то телепатии. Мы проверили всевозможнейшие способы, бомбардировали их сведениями на каждой частоте, но ничто не указывает, что они нас понимают. Боудмен считает, что если бы мы смогли их убедить, что имеем… души… может быть, они оставили бы нас в покое. Один Бог знает, почему он так думает. Есть, кажется, какой-то вывод компьютера, что чужаки последовательно проводят некий план, исходящий из идеи: завладеть всеми существами, которых они считают пригодными, но это не относится к тем видам, которые разумны, как они сами… Если бы только мы могли доказать, что…
— Но ведь они видят наши огромные города. А наши межзвездные корабли — разве не довод нашей разумности?
— Бобры строят хаты, — сказал Роулинг. — Но мы не подписываем договоров с бобрами. Не платим им компенсаций, когда разрушаем их плотины и осушаем заводи. Знаем, что по некоторым соображениям мы не учитываем чувства бобров.
— Знаем? Скорее, мы просто безаппеляционно признали за собой право уничтожать бобров. И что значат эти рассуждения об уникальности разумных существ? Начиная от простейших и до приматов существует единая шкала. Мы, очевидно, мудрее шимпанзе, но разве это качественная разница? Так уж много значит тот факт, что мы осознаем свое существование и можем поступать согласно твоей воле?
— Не будем сейчас вступать в философскую дискуссию, — Роулинг резко прервал Мюллера. — Я только объясняю ситуацию… и как близко она тебя касается.
— Ладно. Так как же близко она меня касается?
— Боудмен уверен, что мы можем избавиться от этих существ, если убедим их, что по интеллекту стоим к ним ближе, чем те создания, которых они поработили. Если мы докажем, что тоже чувствуем, обладаем желаниями, гордостью, мечтами.
Мюллер сплюнул.
«Или еврей лишен глаз? — процитировал он. — Или у него нет рук, органов, мыслей, чувств, страстей? Когда нас ранишь, разве не течет кровь?»[2]
— Вот именно. Этим методом.
— Не совсем этим, ведь они не знают, ни единого языка.
— Ты что, не понимаешь? — спросил Роулинг.
— Нет. Я… да. Да, Боже, понимаю!
— Среди миллиардов людей есть один человек, который изъясняется без слов. Он передает свои потаенные мысли. Свою душу. Мы не знаем, на какой волне, но они, может быть, узнают.
— Да, да.
— Вот Боудмен и хотел тебя попросить, чтобы ты еще кое-что сделал для человечества. Чтобы полетел к этим чужакам. Чтобы позволил им взять то, что имеешь. Чтобы показал им, что мы нечто большее, чем животные.
— А для чего весь бред о моем лечении, о полете на Землю?
— Фокус. Ловушка. Мы же как-то должны были вытащить тебя из лабиринта. А потом сказали бы тебе, в чем дело и попросили бы помочь.
— При этом признавая, что исцеление невозможно? И вы допускали, что я хотя бы пальцем шевельну для спасения человечества?
— От тебя и не требовалось бы добровольной помощи, — сказал Роулинг.
VIIСейчас все излучалось с огромной силой — ненависть, тоска, зависть, испуг, страдание, упрямство, отвращение, обида, презрение, отчаяние, злая воля, бешенство, вспыльчивость, возбуждение, жалость, отчаяние, боль и гнев — весь пламень души. Роулинг отпрянул, словно обожженный.
Мюллера поглотила бездна одиночества. Обман, ловушка, все — только обман, фокус! Его еще раз превратили в орудие Боудмена! Мюллер кипел. Он немногое произнес, все излилось само, естественным путем.
