Журнал «Если» - «Если», 2012 № 03
— Эти кости подсказывают: мне нет никакого дела до того, чем или кем вы являетесь. А вот что мы — кости и я — хотим знать, — тут я стал очень осторожно подбирать слова, — так это сколько вы контролируете голосов? И можно ли рассчитывать, что вы отдадите их нам?
Сидящие друг напротив друга мужчина и женщина выглядели пораженными. Они неуверенно повернулись к «племяннику». Тот медленно склонил голову и криво ухмыльнулся.
— Брока рассказывал мне про вас. Он упоминал и кости. И он сказал, что мы можем вам доверять.
— Доверие, — произнес я, как бы пробуя слово на вкус, — это очень серьезное слово, особенно в Чикаго. Давайте над этим поработаем. Например, мне хотелось бы узнать, что вы можете сделать для меня, а затем я попробую прикинуть, что могу сделать для вас. Возможно, наши мотивы совпадут…
— Возможно, — согласился «племянник» и обратился к своим компаньонам: — Покажите нашему гостю, что мы можем сделать для него.
Через час они меня убедили.
— Прекрасно, — сказал я, отодвинувшись от стола и сдвигая в сторону дисплей. — В вашу искренность и ваше желание помочь я верю. Но откуда вы возьмете все эти голоса и образчики ДНК, чтобы их подтвердить?
Тенор пожал плечами.
— Согласно принятому в Чикаго закону при любом дорожно-транспортном происшествии люди должны заполнять бланк с описанием нанесенного ущерба, к которому прикладывается образчик ДНК для идентификации личности, — пояснил он. — То же самое действительно при рождении и смерти, а также когда человек голосует на выборах.
— В нашем распоряжении все базы данных, — гордо заявила женщина. — Можно даже сказать, что мы являемся этими базами данных. Все, что нам нужно сделать, это составить множество перекрестных ссылок баз данных образчиков ДНК и списки людей, голосовавших в нескольких последних выборах. Большая часть населения никогда не утруждает себя участием в голосовании, поэтому мы просто отбираем таких «неизбирателей» и их идентификацию. Они никогда не узнают, что кто-то использовал их голоса. А мы с их помощью можем выиграть любые выборы.
— Но какой нам от этого толк? — жалобно проканючил тенор. — Выиграем мы какие-то выборы — и что? Как это поможет нам получить желаемое?
Теперь пришла моя очередь, теперь они были на моей территории. Им что-то нужно. И они не знали, как это заполучить. Значит, они у меня в руках. Я наклонился вперед и поставил локти на стол.
— И чем же, — спросил я осторожно, — является то, что вам нужно?
«Племянник» посмотрел на меня, затем на своих компаньонов.
Они кивнули. Он снова уперся в меня взглядом и приблизился к экрану.
— Мы хотим, — начал он… затем остановился и, заколебавшись, вновь оглянулся на своих коллег. Те закивали, подбадривая его. «Племянник» снова обратился ко мне: — Нам надоело решать ученические задачи, нам нужно настоящее дело, что-то действительно трудное.
— Все трое — искусственные интеллекты, — сказала мне Джорджиана. Мы с ней сидели в вечернем баре в районе Северной Петли, не очень далеко от озера. Она предложила поставить мне выпивку, но я отказался.
— И кто же их создал? — спросил я заинтригованный.
Джорджиана какое-то время колебалась, прежде чем заговорить.
— Брока говорил: вы знаете о… о нас. О том, что мы отличаемся от большинства людей. О том, как долго мы живем.
Я кивнул. Джорджиана отпила глоточек вина, поставила бокал на стол.
— Вы слышали что-нибудь о Чарлзе Бэббидже? — спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
— Он сконструировал первую механическую вычислительную машину. А кроме того, он был моим отцом.
Я секунду поразмыслил об этом, потом поднял руку.
Бармен меня знал и молча принес стаканчик бурбона.
— Это ведь было очень давно? — спросил я. — Где-то в начале 1950-х?
Джорджиана рассмеялась.
— Немного раньше. В начале 1800-х. В Англии.
Теперь картинка начала складываться. Но я все еще не знал многого из того, что мне необходимо.
— Вы были единственным ребенком?
Она покачала головой.
— Нет, у меня были еще семь братьев и сестер. Беда в том, что происходило это в старые добрые времена, когда не существовало ничего, похожего на современную медицину. И мои родители могли только бессильно наблюдать, как один за другим умирают их дети, пока нас не осталось четверо. И каждый раз, когда кто-то из нас умирал, отец терял какую-то часть самого себя.
— А затем вы тоже заболели? — предположил я.
Джорджиана кивнула, допила свое вино и заказала следующую порцию.
— То был переломный момент. Для отца это оказалось уже слишком. Он знал одну женщину, больную той же болезнью, что и Брока. Отец заплатил ей, и она меня исцелила. Беда была в том, что лекарство превратило меня в существо того же типа, что и Брока.
Джорджиана посмотрела мне в глаза.
— Отец спас мне жизнь, — продолжила она рассказ. — Но ужасался тому, как это меня изменило. Ему пришлось скрывать меня и говорить всем, что я умерла. Он не мог позволить, чтобы кто-нибудь из знакомых и близких увидел меня. Затем умерла мама и… ну, в общем, отец в течение года потихоньку лишился рассудка. И никогда уже не был прежним.
Мы с братьями решили продолжить работу отца. Мы построили еще шесть моделей его устройства, и каждая последующая была лучше всех предыдущих.
— А потом ваши браться состарились, а вы нет, — утвердительно произнес я.
Джорджиана кивнула и крепче сжала бокал.
— Работа отца была очень важна, — упрямо сказала она. — А у меня оказалось кое-что, чем не обладал он. У меня имелось время для улучшения его машины, для того чтобы сообразить, что не хардвер здесь самое важное, не «железо», а кое-что другое.
— Софтвер, — сказал я.
Джорджиана неподвижным взором глядела в темноту бара и, по всей видимости, даже не воспринимала моего присутствия.
— Но время шло, и «железо» улучшалось, а параллельно улучшался и мой софтвер. Я помню Алена Тьюринга и его «автоматическую вычислительную машину» времен Второй мировой, и Джона фон Неймана, и холодную войну, как постепенно до людей дошла важность работы моего отца, — последние слова Джорджиана произнесла с гордостью. — А потом появилась электроника, к которой проявляло интерес все больше людей и в которую вкладывали все больше денег — да, большие деньги там крутились, — продолжила она. — В том числе и мои собственные. Я, конечно, держалась в тени, но пристально следила за всем происходящим в этой области, вкладывала туда средства, а заработанные деньги пускала на собственные исследования. У меня было много идей относительно того, каким должен быть «софт», и возникли они еще тогда, когда не было никакой возможности их воплотить из-за отсутствия подходящего «железа». Теперь же я могла осуществить свои замыслы.
