Павел Вежинов - «Если», 2001 № 08
Пил я, конечно, зря. Кажется, и говорил тоже слишком много. Германа этого и бочкой не свалишь, а я не помню даже, как добрался до своего стойбища. Вторую бутылку коньяка помню. Отвратительный все-таки коньяк греки делают. Потом вроде бы текила была. Или виски.
Он еще анекдоты про шотландцев рассказывал. А потом стал допытываться, как я попал на Косу. И я рассказал про «Пион». А может, это он сам сказал и про «Пион», и про старика. Неймется, мол, Греку. Вот тут я все и выложил. И про Тузлу. И про особенности древнегреческой географии. И про Вику. Помню, они как-то странно переглянулись. Ну а дальше я ничего не помню. Дальше — туман. Вроде бы Герман меня уговорил выпить на брудершафт, а потом издевался, что рано, мол, тебя из психушки выпустили.
Боль немного отпустила. Я снова лег, прикрыл глаза и незаметно провалился во что-то похожее на сон, где были смутные тени, обрывки слов, звуки льющейся воды, свисток чайника и запах кофе. Вика всегда приносила мне утром кофе.
Утро пробилось через грязное оконное стекло, высветив железную кровать с провисшей сеткой, влажные потеки на стенах, черную плесень по углам и сажу на потолке. Пискнул мой японский хронометр из титанового сплава. Восемь часов тридцать минут, пятое октября. Время киевское. Надо вставать, потому что сырая прохлада пробирает до костей. Умыться, почистить зубы холодной соленой водой, по вкусу напоминающей болгарскую пасту «Поморин», и ждать. Или, наоборот, не ждать, а пойти навстречу?
Я натянул влажную штормовку и вышел на берег. Дождь кончился. Пенный краешек волн лизал подошвы ботинок. Подслеповато щурясь, я огляделся по сторонам, а потом побрел вдоль кромки прибоя, старательно отгоняя панические мысли. Хриплыми голосами перекликались чайки. Под ногами хрустели обломки раковин. Иногда я нагибался, чтобы подобрать самые красивые, и забрасывал их далеко в море, задумчиво покрутив в руках.
Незаметно свернул на дорогу к Азовскому берегу. Коса неширокая — пятнадцать минут, если идти не торопясь. Вскоре между деревьями показались верхушки огромных металлических емкостей, в которых рыбаки хранили запасы питьевой воды. Серебристая краска с них давно облупилась, но металл еще не проржавел. Дорога здесь сворачивала вправо и уходила к поселку, который на официальном языке назывался «Рыболовецким участком Керченского рыбозавода». Туда я идти не хотел…
Честно говоря, я недолюбливал окрестности пансионата «Альбатрос». Как рассказывали, он тоже был когда-то частью рыбацкого поселка, пока завод «Альбатрос» не выкупил несколько домов для отдыха своих работников. Неуютные там места. Болото какое-то смурное посреди Косы. И все эти слухи о керченском десанте. Официальная версия звучит очень мягко, я проверял, но по рассказам местных жителей — это была мясорубка. И там, где сейчас болото, якобы лежат останки нескольких сотен погибших моряков. Похоронить их толком не смогли. Да и как тут похоронишь — через метр уже вода.
На Азове, как всегда, штормило. Отсюда весь Керченский пролив, он же Боспор Киммерийский, как на ладони. Если приглядеться, то можно заметить маяк, а в хорошую погоду даже Порт Кавказ.
Справа от пирса на большом куске ракушечника сидела женщина. Она сидела спиной ко мне, и достаточно далеко. Я побежал. Она обернулась и помахала рукой. Некоторое время я еще бежал по инерции, не желая верить в очевидное.
— А я знала, что вы придете, — весело сказала она. Это была супруга богатого судовладельца с греческим именем Персефона.
— Простите, — пробормотал я, пряча глаза. — Как-то нелепо получилось…
— Кажется, я понимаю ваше разочарование. И даже догадываюсь, с кем вы меня спутали… Я здесь собаку выгуливаю. Может, вы вместе с нами прогуляетесь?
Я чувствовал себя, как боксер после нокдауна. Стоять мог, но соображал с трудом.
— Что-то нет настроения.
— Настроение — дело поправимое, — она настойчиво подталкивала меня под локоть. — Места здесь действительно необычные. Я большую часть года провожу на Кипре и Мальте, там природа, несомненно, живописнее, но нет этой приятной дикости. Все обжито. Верите, за каждым камнем по туристу…
Неподалеку резвился дог. Я вяло переставлял ноги и слушал ее щебетание о погоде, природе, птичках, соседях, греческой живописи, о существовании которой даже не подозревал, греческой архитектуре, киммерийцах и исторической несправедливости. Иногда я важно кивал, а иногда вставлял междометия.
— Кажется, я вас совсем заболтала, — сказала она.
— Нисколько. Мне очень интересно.
— Не отрицайте. Я, знаете ли, благодаря отцу, с детства влюблена в греческую историю, а вы меня несколько озадачили, поэтому я нервничаю и говорю больше, чем хотелось бы. — Она замолчала и некоторое время ковыряла песок носком сапога. — С точки зрения нормального человека, ваша идея — полный бред. Хотя — надо признать, изящный бред.
Я промолчал.
— Очень хочется вам чем-то помочь, но, увы… Когда умирает близкий человек — это больно. Я знаю по себе. К сожалению, смерть — процесс необратимый, и с этим надо просто смириться.
— Я слышал эти слова столько раз, что уже сбился со счета, — усмехнулся я.
— Да, — вздохнула она. — Люди за многие тысячелетия не смогли придумать ничего умнее. Значит, в этом есть своя логика. Представляете, что бы началось, если бы появилась возможность вернуть близкого человека?
— А в порядке исключения?
— А в порядке исключения из исключений?
Уже показались первые рыбацкие домики. По берегу стали попадаться обломки просмоленных лодок и засыпанные песком рваные нейлоновые сети. Собака отстала, и мы присели на рассохшуюся деревянную бочку.
— Представьте на секунду, что вы не найдете здесь своей жены. И что тогда?
— Буду искать, пока не найду, — ответил я.
— Через пару месяцев наступит зима. Не та, которая по телевизору, а настоящая. Шторма зимой бывают такие сильные, что волны легко перекатываются через Косу.
— Неужели? — я улыбнулся и сделал наивное лицо.
— Я бы посоветовала взвесить свои шансы, господин адвокат. В следующий раз мы зайдем на Тузлу в апреле будущего года. Мало вероятно, что кто-то окажется здесь раньше, учитывая сложные погодные условия и, мягко говоря, не слишком хорошую репутацию острова.
— О да, — согласился я. — Кстати, ваш муж случайно не принимал участия в формировании этой «репутации»?
— Не исключаю такой возможности, — невозмутимо ответила она.
Приглушенно заиграла мелодия, и спутница отошла на пару шагов, неторопливо вынув из кармана серебристую трубку спутникового телефона «Global Star». Я задумчиво оторвал щепку от бочки и почистил грязь под ногтями. Закончив разговор, она перехватила мой тоскливый взгляд и протянула трубку мне.
