Дэвид Герролд - День проклятья
– Чем могу служить? – спросил я.
Ее улыбка стала еще обольстительнее. Она облизнула губы.
– Интересно, какого калибра ваше ружье? – И призывно прикоснулась к стволу своим нежным пальчиком.
У меня пересохло во рту, язык словно парализовало.
– Э-э, – наконец выдавил я. – Строго говоря, у него нет калибра. Оно стреляет одиннадцатигранными иглами со скоростью четыре тысячи штук в минуту. Кучность стрельбы примерно два и восемь десятых сантиметра… – Мой язык машинально выталкивал слово за словом, но сам я оцепенел, пронзенный ее улыбкой. Она не сводила с меня глаз.
Она завораживала. – Э… Оно, как правило рвет цель в клочья, но это даже лучше, когда сражаешься с червями.
– У вас невероятно зеленые глаза. – – Да?
Я сглотнул.
Она скользнула на табурет рядом со мной. Кто-то в другом конце бара застонал. Я боялся упасть замертво от недостатка мозгового кровообращения.
Бармен моментально подлетел к ней.
– Что прикажете, мисс?
Она даже не взглянула на робота.
– Я буду пить…"Розовую бабочку" – Она все еще не спускала с меня глаз, а меня добил звук ее голоса. Я испугался, что пушу сейчас слюну.
Робот поставил перед ней что-то розовое и холодное. Я не знал, что делать дальше, поэтому растерянно улыбнулся.
– Прошу прощения за дерзость, но все китайские девушки, которых я встречал, были ужасно… застенчивыми, не такими… смелыми. Вы правда китаянка?
– Китаянка? – Поморгав, она мило смутилась. Потом открыла свою сумочку и посмотрелась в зеркальце. – Боже мой, вы правы! Я – китаянка! – И удивленно воскликнула: – Что я скажу маме?
– Вашей маме? Разве она не знает? Девушка рассмеялась.
– Откуда? Я сама только что узнала.
Я уставился на нее – это уж слишком. Реальный мир расползался на куски.
– Я… э.., в общем-то не собирался здесь засиживаться, мисс… Я, наверное, пойду…
– Нет, подождите. – Она взяла меня за руку. – Простите, Джим.
– Что? – Я замер и снова уставился на нее. – Мы знакомы?
Она встретила мой взгляд смущенно, но глаз не отвела.
– Мы встречались.
Я внимательно изучил ее лицо – почти идеальный овал, высокие скулы и блестящие миндалевидные глаза. Рот широкий, но не слишком. Волосы ниспадали на п|лечи, как черное шелковое кружево. Я мог поклясться, что никогда раньше ее не видел.
Такое лицо я бы запомнил. И все же не мог отделаться от странного ощу-щения.
– Кто вы?
Она улыбнулась.
– Если я китаянка, то обязана быть загадочной, непостижимой. Разгадайте меня.
Теперь внутри зазвенели разом все колокольчики тревоги, но по-прежнему я ничего не мог понять.
– Как вас зовут?
– Можете называть меня Тэнджи.
– Тэнджи. Это китайское имя?
– Нет. Я ведь не китаянка.
– Нет? Кажется, вам следует снова посмотреться в зеркало.
– Вы все еще не догадались? Я намекну.
На какое-то мгновение лицо ее стало пустым, потом снова ожило.
– Ну, теперь поняли?
– Что это было?
– Я связывалась с терминалом. Я нахмурился.
– Так вы?..
– Да, телепат. Что-нибудь не так?
– Нет. Просто я растерялся. – И тут меня осенило. Она улыбнулась:
– Вы должны следить за мимикой. Когда вас застают врасплох, физиономия становится очень смешной.
Наконец понимание происходящего выкристаллизовалось. Я схватил ее за плечи.
– Ах ты, сукин сын!
– Привет, Джимбо! – непринужденно бросила она.
– Я должен был догадаться! – Рот мой раскрывался я закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег. Наконец удалось слепить фразу: – Тед! Тэнджи! Теодор Эндрю Натаниэль Джексон! Ах ты, паразит! – На нас глазели, но мне было все равно.
Она – или он – улыбнулась.
– Ты не поцелуешь старого друга?
– Поцеловать тебя? Я тебя должен поцеловать?.. – разжав руки, я беспомощно брызгал слюной, не в состоянии подобрать слова.
– Вот это да, Джим! – Она – или он – подмигну-ла – Ты такой милый, когда сердишься.
В. Как хторране называют послед?
О. Десерт.
43 КАКОВО БЫТЬ ТЕЛЕПАТОМ
Хорошо, что счастье не продается. Иначе его скупили бы торгаши.
Соломон КраткийЯ не сноб. Во всяком случае, так мне кажется. Но я получил старомодное воспитание и никогда не одобрял трансвеститов. Хотя, конечно, что бы ни пожелал сделать со своим собственным телом совершеннолетний человек, это его личное дело.
Я пришел к таким взглядам из-за целомудренной юности, не омраченной никаким опытом, кроме теоретического. На моем пути не встречался ни один человек, когда-нибудь менявший пол или разыгрывавший из себя Женщину.
Но одно дело быть чистоплюем в безвоздушном пространстве и совсем иное – встретить бывшего лучшего друга в теле, способном расшевелить любого мужчину.
Я даже не представлял, что ребята из Телепатического Корпуса способны на такое.
– М-м… – Нужные слова не шли в голову. – Ты не отделаешься простым объяснением, Тед.
До сих пор я думал, что телепат имеет в голове что-то вроде терминала компьютерной сети. Та же микротехнология, с помощью которой делали искусственные нервы для протезов, позволяла вживлять в мозг искусственную долю, запрограммировать для всевозможной обработки и передачи данных. Я слышал, что имплантанты нового поколения могли передавать чувства, но думал, что чувства как бы проецируются на мозг – примерно так же, как я видел глазами «паука», управляя им.
Тед – Тэнджи – быстро рассеял мое заблуждение:
– Нет, передача чувств абсолютна, по крайней мере по ощущениям. При этом они, видимо, очищаются от разного подсознательного мусора. К тому же приобретаешь полный контроль над чужим телом, как я в данном случае. Как будто твоя душа покидает плоть и переселяется сюда. Я способен менять тела, как нижнее белье, и даже чаще.
Он – она – являлся как бы курьером, хотя пока термина для этого не придумали. В его (ее) задачу входил сбор информации для телепатической сети данных, где они записывались для (опять нет подходящего термина) синтезаторов, что ли, – людей, впитывающих собранный материал и отыскивающих определенные закономерности. Это было настолько сложно, что даже Тед-Тэнджи не понимала всего. Пока. Не понимала до конца, как она выразилась.
За обедом – глупо было уйти, бросив заранее оплаченные яства, – я спросил:
– А где твое тело сейчас?
– Ты имеешь в виду то тело, которое ты знал? – Да. – – Кажется, в Амстердаме. Надо проверить.
– Ты не знаешь?!
– Джимми, – – объяснила она, – подписывая контракт, передаешь свою телесную оболочку в распоряжение сети. И довольно быстро теряешь привязанность к телу, с которым родился и вырос. Во всяком случае, привязанность к нему расценивается как… профессиональная непригодность. На этом все и держится. Понимаешь, индивидуализм вредит объединенному разуму, расщепляет его, Подспудные личные желания как бы смещают центр тяжести. Прости, что я тебе объясняю так невнятно, но что поделаешь – я уже отвык от общения в таком узком диапазоне.
