Роджер Желязны - Этот бессмертный
Здесь Грин Грин сделал паузу.
— И что же дальше?
— Неожиданно я остался один.
Где-то каркнула птица. Ночь заготовила в своих кладовых запасы влаги и принялась обильно покрывать ею мир. Скоро на востоке разгорится горизонт. Я смотрел на огонь и ничего не видел.
— Да, согласно теории автономного комплекса, придется собирать собственные кости, — вымолвил я. — Но мне приходилось слышать о переносе психоза между телепатами. Это могло быть нечто подобное.
— Нет. Белион и я были связаны обрядом. Но он нашел более подходящего носителя и покинул меня.
— Что произошло после того, как Шендон заключил союз с Белионом?
— Он медленно отвернулся от трещины, разверзшейся между нами, и повернулся ко мне спиной, будто я вовсе не существовал. Я коснулся его мыслью, но почувствовал Белиона. Шендон поднял руку, и весь остров задрожал. Тогда я бросился бежать. У причала я сел в лодку и поплыл к берегу озера. Вскоре вокруг меня начала кипеть вода. Затем началось извержение. Я добрался до берега, и, когда взглянул назад, там уже показался над водой конус вулкана. Я еще мог различить на берегу острова фигуру Шендона. Руки его были подняты, в воздухе вокруг вились искры и дым. И я отправился искать тебя. Немного позже я получил твое послание.
— А до этого он мог пользоваться энерговводами?
— Нет. Он даже не ощущал их присутствия.
— А что с остальными покойниками?
— Они все остались на острове. Некоторые из них в наркотическом трансе, чтобы не волновались.
— Понятно.
— Вероятно, теперь ты изменишь свои планы?
— Нет.
Мы сидели у костра. Через пятнадцать минут на востоке показался свет зари. Начал подниматься туман, небо по-прежнему было затянуто тучами. В лучах солнца тучи запылали огнем. Поднялся прохладный ветер. Я все раздумывал о моем бывшем шпионе, который сейчас играет с вулканами и заключает союз с Белионом. Да, нанести ему удар необходимо было именно сейчас, пока он еще опьянен новым могуществом. Если бы можно было выманить его с Острова в неиспорченную Грин Грином область Иллирии. Там все живое стало бы моим союзником. Но он на эту удочку не попадется. И еще я бы хотел отделить его от всех остальных, но не мог придумать способа, как это сделать.
— Сколько у тебя ушло времени, чтобы загадить эту местность?
— Этот район я начат изменять лет тридцать назад, — произнес он.
Я покачал головой, встал и забросал костер комьями земли, пока он не погас.
— Пошли. Нам лучше поспешить.
Как считали древние скандинавы, на заре времен в центре всего пространства существовал Гинцуга-гап в окружении вечных сумерек. Северный его край был закован во льды, а южный пылал в огне. В течение веков эти силы противоборствовали друг другу, и в результате потекли реки, а в бездне замерцали первые проблески жизни. Согласно цеумерианскому мифу, Еп-ки сражался с Тиматом, морским драконом, и, таким образом, земля была отделена от суши. Сам Еп-ки был чем-то вроде огня. Ацтеки были уверены, что первые люди были сделаны из камня и что огненные небеса предзнаменуют новую эру. А о том, как наступит конец миру, существует множество историй: о Судном Дне, а также о Геттердайменрунке и о расщеплении атомов. Я лично не раз видел, как рождаются и гибнут миры и люди в прямом и переносном смысле. И неизменные спутники этих процессов — огонь и вода.
Пусть вы и ученый, но в душе вы останетесь алхимиком. Вы живете в мире жидкостей, твердых веществ, газов и тепловых эффектов, которыми сопровождаются переходы из одного состояния в другое. Эти процессы вы видите, ощущаете их. Все, что вы знаете об их подлинной природе, останется в вашей памяти. Поэтому когда речь идет о повседневной жизни, скажем, о приготовлении чашки кофе или о полете змея в потоках времени и ветра, вы имеете дело с четырьмя основами древних философов: землей, огнем, водой и воздухом.
Скажем прямо, воздух вызывает ощущение чего-то легковесного.
Конечно, без него не проживешь, но его не видно. Его принимаешь как данное и почти не обращаешь на него внимания. Земля? Тут все дело в том, что она долгопрочная. Все твердые вещества тяготеют к монотонной неизменчивости.
Но вода и огонь — это нечто другое. Они не имеют формы, они многоцветные и постоянно в движении. Предрекая наказание, пророки редко грозят землетрясением или ураганами. Они грозят пламенем и потопом. Разве не случайно мы заполняем преисподнюю огнем, океаны чудовищами? Огонь и вода — оба они подвижны, а это в первую очередь ассоциируется с жизнью. Оба они загадочны и умеют ранить или убивать.
И в наших отношениях с Кати было что-то подобное. Что-то грозное, загадочное, полное сил рождения и способное ранить или убить. Она два года работала моим секретарем, до того как мы познакомились и поженились. Невысокая, темноволосая девушка, которая любила яркие платья и любила кормить крошками птиц. У нее были маленькие красивые руки. Я нанял ее через агентство на Маале. Во времена моей молодости люди ценили деловые качества тех, кого брали на работу, в частности, сообразительную девушку, умевшую печатать, стенографировать и вести переписку. Но в наши более сложные и напряженные дни я взял ее на работу по совету моего агентства, поскольку она имела степень доктора по теории секретарской деятельности Маальского института. Боже! Первый год все шло вверх тормашками. Она перепутала весь мой личный архив, и переписка шла с опозданием на полгода. Потом я — за солидную цену — заказал машину образца XX века, научил ее стенографии, и она превратилась в прекрасную прилежную выпускницу колледжа со специальностью делопроизводителя. Дела вернулись в свое нормальное русло. Мы были единственными людьми, которые могли разобрать каракули Грегга, что было немаловажно в целях секретности и рождало что-то общее между нами. Но она была ярким маленьким языком пламени, а я — мокрым одеялом, и в течение первого года я частенько доводил ее до слез. Потом я уже не мог без нее работать и понял, что дело не только в том, что она хорошая секретарша. Мы поженились и счастливо прожили шесть лет. Фактически шесть с половиной. Она погибла при пожаре, в катастрофе в космопорте Майами, когда ехала встречать меня. У нас было два сына, один еще жив. И с тех пор огонь преследовал меня, так или иначе, все годы, а вода всегда была моим другом.
Хотя я чувствую больше расположения к воде, чем к огню, все мои миры рождены и водой и огнем. Кокитус, Новая Индиана, Святой Мартин, Бунинград, Мерсия, Иллирия и остальные — все они появились на свет в процессе расплавления, охлаждения, испарения и омовения. И вот я шел сквозь леса Иллирии — мир, который был задуман как парк, курорт — вся Иллирия, которую купил враг, идущий рядом со мной. Исчезли люди, которым предназначался этот мир: отдыхающие, туристы, словом, все те, кто верил еще в деревья и в гладь озера, и в горы с их тропами. Они исчезли отсюда, и деревья, среди которых я шел, были согнуты, стволы их скрючены узлами, а озеро, к которому мы направлялись, затуманено. Земля эта стонала от ран и огня, кровь ее вытекала из горы, поднимающейся перед нами. Огонь, как всегда, поджидал меня. Над головой висели низкие тучи, из их серой белизны сыпался посланный огнем пепел, будто бесконечный поток приглашений на погребение. Иллирия понравилась бы Кати, если бы она увидела ее в другое время и… в другом месте. Одна мысль о ее присутствии здесь и сейчас, и когда «карнавалом» (не подберу иного слова) управлял Шендон, вызывала у меня чувство тошноты. Продвигаясь все дальше вперед, я тихонько слал проклятия своему коварному противнику.
