Роджер Желязны - Этот бессмертный
Обзор книги Роджер Желязны - Этот бессмертный
Благодаря серии действительно фантастических совпадений, в книгу попал рассказ члена ростовского КЛФ «Притяжение» Сергея Битюцкого. Причем авторство рассказа "Когда расцветают бомбы" составители приписали Желязны.
Переводчики в книге не указаны.
Роджер Желязны
Этот бессмертный
Этот бессмертный
1
— Ты из Калликанзаридов, — неожиданно сказала она.
Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноте.
— Свои лапы и рога я оставил в Управлении…
— Так ты слышал это предание!
— Моя фамилия — Номикос! — Я повернулся к ней.
— На этот раз ты намерен уничтожить весь мир? — спросила она.
— Об этом стоит подумать, — я рассмеялся и прижал ее к себе. — Если именно таким образом Земля погибнет…
— Ты ведь знаешь, что в жилах людей, родившихся здесь на Рождество, течет кровь Калликанзаридов, — сказала она, — а ты как-то говорил мне, что твой день рождения…
— Вот именно так!
Меня поразило то, что она совсем не шутит. Зная о том, что время от времени случается в древних местах, можно без особых на то усилий поверить в различные легенды — вроде тех, согласно которым похожие на древнегреческого бога Пана эльфы собираются каждую весну вместе, чтобы провести десять дней, подпиливая Дерево Жизни, и исчезают в самый последний момент с первыми ударами пасхального перезвона колоколов.
У меня не было обыкновения обсуждать с Кассандрой вопросы религии, политики или эгейского фольклора в постели, но, поскольку я родился именно в этой местности, многое все еще оставалось в моей памяти.
Через некоторое время я пояснил:
— Давным-давно, когда я был мальчишкой, другие сорванцы поддразнивали меня, называя «Константином Калликанзарос». Когда я подрос и стал уродливее, они перестали это делать. Во всяком случае, в моем присутствии…
— Константин? Это было твое имя? Я думала…
— Теперь оно Конрад! Забудь о моем старом имени!
— Оно мне нравится. Мне бы хотелось называть тебя Константином, а не Конрадом.
— Если это тебе доставит удовольствие…
Я выглянул в окно. Ночь стояла холодная, туманная, влажная — как и обычно в этой местности.
— Специальный уполномоченный по вопросам искусства, охраны памятников и Архива планеты Земля вряд ли станет рубить Дерево Жизни, — пробурчал я.
— Мой Калликанзарос, — отозвалась она неспешно, — я не говорила этого. Просто с каждым днем, с каждым годом все меньше становится колокольного звона. У меня предчувствие, что ты каким-то образом изменишь положение вещей. Может быть…
— Ты заблуждаешься, Кассандра.
— Мне и страшно, и холодно…
Она была прекрасна даже в темноте, и я долго держал ее в своих объятиях, чтобы прекратить ее болтовню, чтобы прикрыть ее от тумана и студеной росы…
Пытаясь восстановить события этих последних шести месяцев, я теперь понимаю, что, пока мы стремились окружить стеной страсти наш октябрь и остров Рос, Земля уже оказалась в руках тех сил, которые уничтожают все октябри. Возникнув извне, силы окончательного разрушения медленно шествовали среди руин — обезличенные и неотвратимые. В Порт-о-Пренсе приземлился Корт Мистиго, привезя в допотопном «Планетобусе-9», наряду с другими грузами, рубахи и башмаки, нижнее белье, носки, отборные вина, медикаменты и свежие магнитные ленты из центров цивилизации. Он был богатым и влиятельным галактотуристом. Насколько он был богат, мы не узнали и через множество недель, а насколько влиятелен — я обнаружил всего пять дней тому назад.
Бродя среди одичавших оливковых рощ, пробираясь среди развалин средневековых французских замков или мешая свои следы с похожими на иероглифы отпечатками лапок чаек, здесь, на морском песке пляжей острова Кос, мы просто убивали время в ожидании выкупа, который мог не прийти, который фактически никогда и не пришел…
Волосы у Кассандры цвета оливок из Катамара, и такие же блестящие. У нее мягкие руки, крохотные нежные пальцы. У нее очень темные глаза. Она всегда хороша собой. И всего лишь на четыре дюйма ниже меня, и потому, если учесть, что мой рост немного превышает шесть футов, ее изящество является немаловажным достоинством.
Конечно, любая женщина кажется изящной, когда идет рядом со мной, потому что я начисто лишен всех этих качеств. Моя левая щека напоминает карту Африки, сотканную из разноцветных лоскутков — дикое мясо, последствия лишая, который я подцепил, раскапывая один курган, под которым теперь музей Гуглейнгейма в Нью-Йорке с его знаменитыми полотнами.
Глаза у меня разного цвета (я гляжу на людей правым жестким голубым глазом, а когда мне хочется познакомиться с кем-нибудь, я смотрю карим глазом — воплощение искренности и доброжелательности). У меня волосы настолько покрывают лоб, что между ними и бровями остается не заросшая полоса шириной всего в палец. Я ношу ортопедическую обувь, поскольку моя правая нога короче левой.
Кассандра вовсе не нуждается в том, чтобы быть контрастом на моем фоне. Она на самом деле красива.
Я повстречался с ней случайно, отчаянно гонялся за ней и женился на ней против собственной воли (последнее было ее идеей).
Сам я, по сути, об этом не думал даже в тот день, когда вошел в гавань на своей шлюпке, увидел ее на берегу и понял, что жажду ее. Калликанзариды никогда не были образцом в семейных делах. В этом я тоже какое-то исключение.
Утро было ясное, утро нашего третьего месяца вместе и последнего моего дня на острове Кос — минувшим вечером я получил вызов.
После ночного дождя все еще было влажно, мы сидели на крыльце и пили турецкий кофе, закусывая апельсинами. Дул свежий бриз, и от него кожа покрывалась пупырышками даже под свитером.
— Отвратительно себя чувствую, — сказал я и закурил, так как с кофе было уже покончено.
— Понимаю, — сказала она, — успокойся.
— Я ничего не могу с собой поделать. Приходится уезжать отсюда и оставлять тебя здесь. И от этого все кажется мерзким.
— Возможно, это продлится всего лишь пару недель. Ты сам об этом как-то говорил. А затем ты вернешься.
— Надеюсь, что так, — кивнул я, — если не потребуется Польше времени. До сих пор я не знаю, где буду.
— Кто это, Корт Мистиго?
— Актер с Веги, журналист. Важная персона. Хочет написать о том, что осталось на Земле. Поэтому-то я и должен показать ему ее. Я! Лично! Черт возьми!
— А разве можно жаловаться на перегрузку в работе, беря десятимесячный отпуск и плавая праздно из одной местности и другую?
— Да, я имею право жаловаться — и буду! Предполагалось, что эта моя должность будет синекурой.
— Почему?
— Главным образом потому, что я сам все подобным образом обставил. Двенадцать лет я тяжело трудился над тем, чтобы музеи, памятники и Архив были такими, какими являются теперь. Десять лет назад я все устроил так, что мой персонал сам по себе может справиться с чем угодно. Мне же остается только время от времени возвращаться, чтобы подписывать бумаги, в промежутках занимаясь тем, чем мне самому заблагорассудится. Теперь этот подхалимный жест — заставить самого управляющего сопровождать писаку с Веги, хотя это мог бы с успехом сделать кто угодно из персонала! Ведь обитатели с Веги вовсе не боги!..
