Андрей Плеханов - Царь муравьев
Сейчас роли переменились. Я сам оказался в роли надоеды, изо всех сил подлизываясь к подлизам. Они стали нужны мне больше, чем я им. Такой статус был для меня непривычен, почти непереносим. Я предпочел бы остаться в роли всеобщего любимца, холодно отталкивая надоедливых прилипал… но вот сам, раз за разом, задавал подлизам вопросы, лез в их тайную жизнь, и злился, обижался до детских слез, когда меня посылали подальше, объясняя, что не дорос еще.
В тот момент, лежа на кровати в одиночестве, я спросил себя: чего ты хочешь, Дима? Может быть, все дело в том, что ты не определился, и всячески избегаешь определенности? А ведь выбор, который ты имеешь, прост, как двоичный код.
Вариант первый: ты по-прежнему ставишь свою личность на высшее место в мире, все остальное вторично по отношению к тебе, доктору врачу Бешенцеву – даже Женя. Все остальное – лишь разновидность иллюзии, причудившаяся тебе в процессе сна, или бодрствования… какая, в сущности, разница? И ты можешь дальше тешить свое эго, и быть одиночкой всегда, даже любя Женю. И тогда тебя благополучно вышибут из масонского сообщества подлиз, дадут прощального пинка, и можешь забыть о неприятном навсегда. Проблемы подлиз да останутся с подлизами, аминь, говорю я. Найти новую девочку, подходящую твоим педофильским запросам, найти самую красивую девочку в этом городе, и целовать ее, и гладить, и заниматься с ней любовью, и делать вид, что любишь, даже жениться на ней, и не забывать всю жизнь ни на минуту, что задушил настоящую любовь собственными руками, задавил холодно и расчетливо, как ядовитую гадину. Возможно ли такое? Наверное, возможно, если отнесешься к душей своей, как ко врагу своему, отмолотишь ее молотком как отбивную и изжаришь в сухарях, дабы убить окончательно…
Боже, за что мне такое? Почему никогда не получается так, как хочется? Почему этот мир ненавидит меня? В чем я виноват, почему не заслужил должного? Боже милостивый, да святится имя твое во веки веков! Прояви ко мне хоть каплю жалости, чего тебе стоит?
Вариант второй: поднять лапки и отдаться подлизам, стать их слугою, одним из преданных слуг их. Понятно, что, несмотря на гонения, фрагранты мнят себя новыми людьми, высшими существами, стоящими над обычными человечками – жалкими и примитивными. Поклясться в лояльности, облобызать туфлю их Папы, стать лояльным по-настоящему – и душой, и телом. И тогда воздастся тебе. Получишь право видеть королеву свою Евгению каждый день, или почти каждый, быть любимым ее пажем, спать с ней, доставлять ей телесные удовольствия, даже оберегать ее (ведь пажи не только прислуживают, но и оберегают королев ценою собственной жизни, собственной свободы, никто не отнимал у них этих обязанностей). И никогда не стать настоящим подлизой, не войти в круг избранных.
Хотел ли я сам стать подлизой? Если честно – не отказался бы. Это решило бы многие проблемы, потому что вместе с изменением биохимических процессов, наверное, изменилось бы и сознание, я утерял бы свой гипертрофированный индивидуализм. «Они насекомые», – сказал о фрагрантах Трупак. А если так, то Ганс – их матка. Отношение подлиз к Гансу – такое же, как у муравьев к матке-царице. Можно не думать о том, правильны его приказы или нет: он приказал, и значит, нужно делать именно так. Матка всегда права.
Только этот путь был для меня отрезан. Потому что профессор умер, и лекарства, делающего фрагрантом, больше не существовало.
Я опоздал. Я не мог стать подлизой, мог стать только слугой.
Люди-муравьи… Само по себе это предполагает что-то недостойное, примитивное. В конце концов, кто такие мураши – мелкие суетливые твари, беготню коих мы не замечаем под ногами. Но что будет, если муравьи приобретут интеллект? Кем они тогда могут стать? И что будет, если люди уподобятся муравьям, добавив к своему интеллекту язык запахов, а к общественной иерархии – подчинение, основанное на подсознании?
Я не знал.
Я открыл глаза и увидел Женю, стоящую у кровати. Я не сразу узнал ее – волосы были собраны на темени в клубок на китайский манер и закреплены тремя длинными шпильками черного дерева. На Жене было кимоно из блестящего голубого шелка, широкий пояс оборачивал талию. Длинные рукава полностью закрывали руки.
– Что мне делать, милая? – спросил я ее. – У меня два пути. В одном случае я становлюсь слугой, в другом – теряю тебя. Как поступить, чтобы всегда быть с тобой, и остаться в то же время свободным?
– Ты не прав, господин сердца моего, – произнесла она хрустальным своим голоском. – Не прав, рассуждая только о двух путях выбора. Путей бесконечное множество, и ни один из них не является верным. В мире нет ничего, что стоит на месте, и все сущее непрерывно проходит перерождение. Есть мельчайшие семена – попадая в воду, они соединяются в перепончатую ткань; на грани с сушей приобретают покров лягушки; на горах и холмах становятся подорожником. Подорожник, обретя удобрение от гнилого, становится растением воронья нога. Корни вороньей ноги превращаются в земляных и древесных червей, а листья – в бабочек, бабочки также изменяются и становятся насекомыми. Когда насекомые родятся у соляного поля, то будто сбрасывают кожу и называются цюйдо. Цюйдо через тысячу дней превращается в птицу. Слюна птицы становится сыми , а сыми превращается в насекомое илу в пищевом уксусе, а от него – в насекомое хуанхуан пищевого уксуса, а от него в насекомое цзюю . Насекомое моужуй порождает вошь на тыквах. Растение янси , соединяясь со старым бамбуком, не дававшим ростков, порождает темную собаку, темная собака – барса, барс – лошадь, лошадь – человека. Человек же снова уходит в мельчайшие семена. Вся тьма вещей выходит из мельчайших семян и в них же возвращается.
Я не поверил своим ушам: немногословная Женя выдала вдруг речь, преисполненную тайного смысла. Смысла, которого я не в состоянии был понять.
– Что сие значит? – спросил я. – Ты говоришь загадками, мой яшмовый персик.
– Так сказал Чжуанцзы[30] об обретении печали и радости в жизни. Все мы умрем и родимся снова. Нет смысла рассуждать об истинной свободе, потому что ее не существует. Слуга хорошего человека может чувствовать себя радостнее, чем бесконечно свободный нищий без денег и крова. Если ты любишь меня, и видишь меня перед собою, в этом и есть твое счастье.
Я встал с постели, обнял Женю, прижался губами к ее щеке, провел рукой вдоль спины и остановился на бедре. Гладкий шелк казался прохладным на ощупь.
– Я люблю тебя, Женя, – шепнул я. – Я счастлив, что ты со мною. Но не могу перестать бояться, что нас разлучат, и выставят меня за дверь, как слугу, не угодившего хозяину. Понимаешь?
