Сергей Трусов - Карнавал (сборник)
"Конечно, мы тоже не ангелы, — думал он, — и у нас хватает проблем. Но зачем перенимать худшее? Какой-то ужасный мир, где жители, словно марионетки, дергаются по прихоти некоего Высшего Разума. Для полного счастья им не хватает лишь самоубийств. Бред, который невозможно вообразить. До какой степени абсурда надо дойти в своем развитии, чтобы совершенно не сознавать ценности жизни?…А впрочем, неизвестно еще, до чего мы сами дойдем, может, и нам, ввиду отсутствия своего разума, придется прибегнуть к помощи чего-нибудь "высшего".
— Скажите, — спросил он, — а вам не бывает скучно в вашем запрограммированном мире?
— Что значит "скучно"? Это одно из присущих людям абстрактных чувств. У нас есть два фундаментальных понятия: целесообразность и нецелесообразность, из них и рождаются наши конкретные чувства. Мы научились уже классифицировать человеческие эмоции, но если хотите, чтобы мы вас хорошо понимали, пользуйтесь точным языком, не употребляйте слова, выражающие чисто эмоциональные состояния. Избегайте таких понятий, как "скучно", "завидно", "аморально", "благородно".
Гирсон задумался. Волнение улеглось, и теперь он пытался трезво оценить обстановку. Ну и что из того, что у них такой странный образ жизни? Даже на Земле люди живут по-разному, сколько народов — столько и обычаев. Разные люди, разные общественные системы, разные ценности и разные идеологии. Вот еще одна, и нельзя сказать, чтобы уж совсем принципиально новая. Многое из того, что он сейчас услышал, ему довелось испытать на своей шкуре. Например, принцип невмешательства. В его судьбу тоже никто не вмешивался. Хочешь — живи, хочешь — умирай, хочешь — проси милостыню, а хочешь — становись миллионером.
Странно. Цивилизация, создавшая межзвездные корабли, зашла в тупик. Конечно, создай сейчас на Земле аналогичный Высший Разум, доверь ему все проблемы — и получится то же самое.
Тупик. Может, и вправду помочь им? Пусть собирают материал, делают выводы, пусть почувствуют, что такое боль и гнев, отчаяние и жажда счастья. Одно уж хорошо, что его спасли. Теперь он будет жить, жить вопреки тем, кто уже занес руку, чтобы окончательно сбросить его со счетов. А пришельцы, может, сами поймут, насколько глупа и бессмысленна их затея с Высшим Разумом. Научившись чувствовать, кто-то, конечно, оборвет свою жизнь, а кто-то ценой жизни разломает дурацкую машину.
— Вы говорили, что достигли высоких результатов в своем развитии. Вы могли бы помочь нам избавиться от старости, например, или рака?
— Нет. Вы находитесь на более низкой ступени развития, а потому мы не имеем права вмешиваться. Если вы, в свою очередь, также не хотите помочь, мы не настаиваем.
— Да нет, я вообще-то согласен.
— Тогда — начинайте.
Гирсон сделал несколько шагов, сел на пол и прислонился к упругой стене. С минуту в голове царил полный сумбур, а затем он мысленно перенесся в свое детство…
* * *Когда Гирсон дошел в своих воспоминаниях до размышлений на утесе, то внезапно очнулся и почувствовал огромное облегчение оттого, что находится здесь, а не на дне озера. "Что ни говори, — подумал он, — а этим пришельцам я должен быть благодарен".
— Все, — произнес он с облегчением, будто проснулся после кошмарного сна.
— Вы уверены, что все?
— Что? Ах, да. Уверен, конечно, уверен.
— А не могли бы вы повторить рассуждения еще раз?
— У вас что-нибудь не получилось?
— Это у вас не получилось. Проанализировав цепь ваших умозаключений, мы пришли к выводу, что вы не только не испытываете никакого желания добровольно уйти из жизни, но даже мысль о самоубийстве вызывает у вас отвращение.
— Но я действительно хочу жить? И я уже никогда не смогу вернуться к тому состоянию, когда хотел смерти!
— В таком случае — прощайте, — хладнокровно произнес голос. — Вы противоречите самому себе, ведете себя и мыслите нелогично. Дальнейший контакт нецелесообразен.
Гирсон похолодел. Он вдруг понял, что сейчас произойдет. Через секунду, через миг, а может, и раньше. И понял, что уже поздно. Поздно что-либо предпринимать! Если бы раньше! Как-то иначе, по-другому… Неизвестно как, но по-другому! А теперь? Что успеешь?
Он не успел даже вскрикнуть. Сердце, словно от удара ногой, бешено подпрыгнуло и застряло где-то у подбородка. Холодный воздух обжег лицо, руки, и Гирсон почувствовал, как стремительно падает вниз.
Последнее, что он успел заметить — это летящие навстречу звезды и бледное отражение Луны в черной воде озера…
Феномен Архимеда
— Скажи, геометр, чем может помочь Сиракузам твоя новая машина?
— Ты, Эстах, не веришь в мои механизмы?
— О нет, геометр! Ты велик, и в этом нет сомнения. — Рослый воин почтительно склонил голову. — Но твои прежние катапульты метали огромные камни, а этот камень слишком мал.
— Как знать, — задумчиво произнес Архимед, — быть может, этот камень окажется для врага страшнее, чем глыба в десять талантов.
— Этот камень? — недоверчиво переспросил Эстах, подняв с земли булыжник чуть больший, чем его кулак. — Им можно поразить воина, разве что попав ему в голову.
Мимолетная улыбка скользнула по губам ученого и тут же спряталась в курчавой бороде.
— Как думаешь, Эстах, далеко ли ты забросишь тот снаряд? — Архимед указал на массивный прямоугольный блок, служивший ему столом.
— Ты смеешься, я не сдвину его с места!
— А этот камень?
— Отсюда могу докинуть до моря.
— Ну вот тебе и первое преимущество маленького камня.
— Прости, Архимед, но я не понимаю тебя. Я вижу лишь то, что этот тяжелый снаряд может потопить целую галеру, а камень, — Эстах подбросил в руке булыжник, — что он может?
Великий геометр не ответил. В раздумье поглаживая бороду, он смотрел туда, где сверкавшее под солнцем море сливалось с лазурным сицилийским небом. В наступившей тишине был слышен шум набегавших на берег волн, да воинственные крики римских легионеров. Убедившись в невозможности взять Сиракузы приступом, Марцелл увел свое войско за холм.
— Хорошо, я объясню тебе. — Архимед поднялся и вошел в дом. Через минуту вернулся с двумя деревянными шарами. Положив их на землю, сел на прежнее место и спросил: — Что, по-твоему, присуще этим телам?
— Эти шары… — неуверенно начал Эстах. — Они сделаны из дерева.
Но Архимед уже ничего не слышал. Взяв в руки один из шаров, он пристально всматривался в него, словно пытаясь заглянуть внутрь.
— Ты прав, — проговорил он. — Каждый из этих предметов обладает длиной, шириной и высотой. А теперь скажи, каким был бы этот шар, если бы у него исчезла высота?
