Евгений Иорданишвили - «На суше и на море» - 64. Фантастика
Шли часы. Не слышно было стука копыт отряда, идущего по его зову на север. А может, он уже прошел мимо, пока в забытьи вел его Степан обратно своим путем.
В своей бурной и полной опасностей жизни Степан не раз думал о смерти. Как любой разумный человек, он боялся ее, но давно уже сказал себе, что если смерть станет неизбежной, то он встретит ее грудью и в последний миг глянет ей в лицо. А сейчас он, больной и немощный, обречен ждать бесславного, мучительного конца, подобно сурку у темного отверстия норы… Прошло много времени, прежде чем он решился. Теперь, после встречи с людьми, принявшими от него тайну карты, он имел право на это.
В последний раз Степан посмотрел на безмолвные горы и подернутые предвечерней дымкой пройденные им дали. Потом выбросил уже ненужный лук и крикнул в последний раз, как кричали когда-то вольные люди, созывая друзей на Новгородское вече, оттолкнулся от скалы и бросился вниз. Падая, он повернулся лицом к солнцу. Голубое небо с редкими облаками хлынуло в глаза. Облака превратились в снег, густо покрывший Ивановскую площадь. Веселые и вольные люди гуляли по ней от края до края. Широкая, мощная песня понеслась над толпой. Шли стрельцы. И тут с неба, с колокольни Ивана Великого, грянул первый удар колокола. Громовым раскатом отозвался он в затылке и спине. Голубое небо разлетелось кроваво-красными брызгами. Потом все померкло…
…Темнота постепенно превращалась в полумрак. Сначала смутно, потом все явственнее проступали контуры окружающих предметов. До фантастичности ясная картина далекого прошлого отступала в глубь сознания, становясь ночной грезой.
Какова была подлинная судьба неведомого русского владельца старинной карты? Сколько процентов истины в увиденном только что мною последнем отрезке его жизни? Девяносто? Десять? Никто никогда не ответит на этот вопрос…
Я подошел к окну. Поздний рассвет еще не пришел на смену осенней ночи. Мокрый холодный туман стлался по едва освещенной фонарями улице…
Вячеслав Курдицкий
ДЫХАНИЕ ХАРУТА
Глава первая. Легенда
Человек живет в одиночестве, и забывчивость — давнее наследие отца нашего Адама, да будет над ним мир. Как могучий силь[5] перекатывает большие и малые камни из ущелий в низины, так и время сбрасывает к подножию памяти следы больших и малых событий. Человек уходит вперед, но если он оглянется, то прошлое властно позовет его — и преткнется нога его о камень, и смутится дух, и глаза его потеряют цель…
По свидетельству тех, кто ведет счет событиям, это произошло трижды за семь тысяч лет до года хиджры.[6]
У подножия гор Каф, что кольцом обтекают землю и служат опорой небесному своду, жила красавица по имени Зохре. Голос ее был чист, как звон серебра, упавшего на камень, и ласкал слух, словно журчание родника в полуденный час пути. Ее стан был тонок, как буква элиф,[7] а бедра тяжелы, как батман пшеницы, и когда открывала она лицо свое, луна от зависти куталась в тучи. Вот какая была несравненная красавица Зохре!
Еще не пропели ей соловьи пятнадцатый раз весеннюю песню. Зной дней не рассыпал шафран на тюльпанах щек, а груз пролетевших лет не сгорбил стана буквой нун.[8] Но боялась Зохре этого времени и ожесточила душу свою.
Многие славные батыры, покрыв себя одеждой паломников, спешили на свидание с красавицей Зохре. А она смеялась им в глаза и требовала, чтобы батыры вырывали сердца свои и складывали на ее порог в знак доказательства своей любви.
Чего не сделает человек ради великого чувства! И батыры выполняли желание красавицы. А она смеялась еще громче и говорила: «Только тот, чьим свадебным подарком будет мое бессмертие, только тот…» Вот какая была жестокая красавица Зохре!
Нет силы и мощи, кроме как у аллаха.[9] Не дано вершиться бессмертию одной только силой любви к женщине. Оно — удел любви к людям и к родной земле, а ослепленные страстью батыры покинули кочевья и забыли соплеменников. Поэтому, бессильные перед требованием Зохре, они уходили, оставив сердца свои у ног жестокой красавицы. Капли крови из их разорванных грудей украсили пустыню алыми маками, а слезы их до сих пор собирают жаворонки.
Видишь, как они камнем падают с высоты на землю? Это они хотят отнести капли горечи к престолу Того, кто украсил небо звездами. Но тяжелы слезы бессердечных батыров. И роняют их жаворонки, и снова падают за ними. А там, где они остались неподобранными, — смотри! — выросли седые метелки горькой степной полыни.
Никто не знал черной тайны красавицы Зохре. Никто не знал, что она уже отвергла давно человека, который есть жемчужина в раковине бытия и лучшая часть всего сущего. А открыла лицо свое дэву[10] Харуту.
Страшен был дэв, как сорок смертных грехов. Рога его сверкали, словно черные молнии. Смрадный запах исходил от лохматой шерсти. Словно зубы паука пустыни — фаланги, торчали кривые зазубренные когти на пальцах его, коленях и пятках. Но ведомо было ему одно из трех тайных имен аллаха, дарующих бессмертие. И когда царь странников — Солнце перешло из созвездия Весов в созвездие Скорпиона, опустилась чаша Весов: в этот миг развязала Зохре свой пояс, а Харут сделал тайное явным.
Не знали люди, что сердца батыров, оставленные у порога Зохре, пожирает Харут после любовных утех с красавицей. Но скорбели они о лучших сыновьях своих, ставших жертвой безрассудной страсти, и дошла их скорбь до славного батыра Марута. Глянул батыр орлиным глазом вдаль, увидел, как дэв пожирает сердца людей, и преисполнился великим гневом. Ударил он о землю пиалу с зеленым чаем и разбил ее на тысячу кусков. И котел разбил, и тунче,[11] и проклял коварного духа пустыни страшным проклятием.
Сел Марут на коня, ноги которого были подобны четырем смерчам, а хвост хлестал, как самум. Взял саадак[12] с луком и колчан со стрелами и поехал на битву с дэвом от берегов шафрановой Джейхун-реки в мрачное царство Иблиса, куда умчал свою возлюбленную Харут.
Долго длилась их битва. Уже десять переходов сделало Солнце-повелитель планет — по четвертому своду,[13] уже вступило оно под сень покрывала созвездия Девы, а бой все не затихал. Метал батыр в Харута огненные стрелы своего гнева, и прожигали землю насквозь эти стрелы. Но взлетал вверх Харут огненным столбом, метался, словно нетопырь, визжал, как дикобраз, схваченный за морду барсом, и дышал на батыра смрадным жаром.
