Евгений Иорданишвили - «На суше и на море» - 64. Фантастика
Через два дня исполинский хребет уже упирался в небо совсем рядом. Но впереди должна быть еще река, последняя река и озеро. Так говорил Зоар-хан. Вот местность пошла под уклон. Скальные стенки появились как-то незаметно сбоку, а вниз вела узкая темная щель. Раздумывая, не поискать ля более спокойного и открытого спуска, Степан стоял у щели, как вдруг сзади он услышал топот коня и гортанный крик. Не оглянувшись, даже, он бросился вперед и вниз, в темноту. Это было ущелье, даже крохотный ручеек полз под ногами, но ширина его была не более сажени. Степан шел, держась руками за оба его края. Отвесные скользкие стены уходили вверх, где сияла голубая щель — небо.
Постепенно свет наверху мерк, стены становились все выше, дно все круче уходило вниз. Иногда сверху валился камень, оглушительным гулом наполняя пространство. Степан не знал, сам ли он упал или сброшен рукой того, кто кричал сзади. Вскоре щель наверху совсем исчезла. Наверное, искривились стены. Настала почти полная темнота. Степан шел, стиснув зубы, вперед. Внезапно нога не встретила опоры, и он поехал вниз. Ступенька была невысока — метра три, но, встав и попробовав рукой камень, он почувствовал, что назад пути уже нет. И он снова пошел вперед с упорством обреченного. Невозможно было поверить, чтобы такой ручей мог пропилить в скале эту дьявольскую щель.
Он уже не чувствовал, сколько прошло времени, когда ему показалось, что тьма впереди как-то поблекла. Еще через несколько десятков шагов явно забрезжил свет. Выход. Там солнце, небо и, кажется, река. Да, это река. Последняя. За ней владения того, к кому он идет за помощью. Он подошел к берегу и оценил силу реки. Вспомнились слова Зоар-хана:
«Если реку не перейти вброд, иди влево к востоку до озера; если она мала, иди вправо. Переправляйся у озера, оттуда есть тропа».
Река была трудна для брода, и он понял, что слишком забирал к западу в последние дни. Теперь Степан стал особенно осторожен. Вдоль реки шла старинная тропа и, по словам сиахпуша,[4] одного из пленников рудника, были даже крепости. На исходе второй ночи он наконец вышел к озеру. Весь его южный берег был основанием гигантской горы, целиком от подножия до вершины закутанной в снега. Ее холодное дыхание морозило щеки. Голубоватые льдины плавали в спокойной воде озера. Не надеясь на свои уже раз отказавшие в холодной воде ноги, Степан лег на льдину и, гребя руками, объехал устье реки, где она сразу же уходила вниз водопадом. Он сошел на берег и медленно сел на камень. Вот и все. Озеро как бы отгородило весь огромный путь, пройденный им за последние тринадцать лет. Впереди была неизвестность, а за ней путь вокруг света к родным берегам. Но радости не было. Какая-то смутная тоска сидела в нем. Сегодня ему вообще было не по себе. Почему-то болело под мышками…
Тропа показалась скоро. Это была давно нехоженая тропа. Но опытные глаза Степана хорошо ориентировались в ее изгибах. На другой день удалось подстрелить молодого орла, и снова у него была пища. Еще через два дня тропу перегородил синий плоский камень. Это было, по-видимому, надгробье. Незнакомая вязь покрывала полированную сторону. Степан достал карту. Письмена совпадали.
На следующее утро он проснулся от сильной боли. Болело в паху и под мышками. Холодный пот покрывал лицо и грудь. И все же он встал и, шатаясь, побрел вперед. А что ему было делать? К полудню тропа исчезла, начинались овринги. Ему говорили на руднике об этой последней опасности в пути. В отвесные скалы кое-где были забиты прогнившие деревянные клинья, от клина к клину, где подвязанные ссохшейся веткой, где просто свободно лежали бревнышки. Иногда они опирались на выступы скал или на подложенные камни. Степан чувствовал себя так плохо, что, боясь упасть, пополз по оврингам, повернув лицо к прохладной, местами поросшей рыжим мхом скале.
К полудню появился последний ориентир — гигантский острый пик в окружении трех меньших братьев. Оставалось верст пятнадцать. Слева от пика в начале зеленого ущелья он увидит крепость. Там ждут его признательность, удивление окружающих и покой. А покой был нужен сейчас. Каждое движение отзывалось в голове и груди. Начало сводить спину. Внезапно один из кольев затрещал. У Степана не хватило сил перескочить на следующее бревно, и он пополз вместе с клонившимся бревном вперед, потом соскочил с него и упал, тяжело ударившись грудью, на выступ скалы метрах в трех ниже овринга. Бревно поехало дальше и, перекатившись через край уступа, скрылось в пропасти. Звук упавшего бревна донесся через продолжительное время.
— Высоко, — безразлично подумал Степан.
К оврингу вела небольшая щель. Несмотря на слабость, он сможет проползти по ней. Вот только полежать надо, отдышаться. Он распахнул рубаху, чтобы немного освежиться, и увидел на груди и животе как бы идущие изнутри светло-красные величиной с вишню пятна. Судорожно сдернув одежду, осмотрел подмышки. Там тоже были пятна, они казались уже багровыми и чуть выпуклыми. Картина мертвого поселения сурков на мгновение мелькнула перед глазами и исчезла. Это был красный мор! От него подохли сурки, заразив и его. Теперь он был обречен. Доползи он даже до крепости, первый же воин или крестьянин убьет его. И он ничего не успеет сказать, не зная языка. Беспощадный закон стран, где знают эту болезнь, требует немедленного убийства любого чужеземца, даже посла, занесшего красный мор. Иначе погибнет все государство, десятки и сотни тысяч людей.
Теперь можно было отдохнуть… Еще два-три дня, и его труп сам свалится вниз от порыва ветра. С начала и до конца побега он был один в этом чужом и суровом мире. И не было ни свидетелей, ни судей его подвигу и его вине. Он не сдержал слова, данного во тьме пещеры. Своей неосторожностью обрек на смерть три десятка людей. А ведь они всю жизнь будут ждать помощи…
Еле слышное цоканье копыт возникло из забытья. Далекие неясные тени показались в ущелье. Вскоре они исчезли, и снова все стало тихо. Только чуть слышно пел ветер в скалах, да еле видные в синеве продолжали свой бесконечный брачный полет орлы. Туман снова пеленой покрыл глаза и сознание. Потом зрение вернулось. Трое людей, держащиеся за хвосты лошадей, стояли перед разрушенной частью овринга. Один из них, с черной курчавой бородой, в белоснежной чалме и дорогой одежде, видимо кто-то из местных военачальников, встал на колени, внимательно всматриваясь в лицо лежащего Степана. Несколько секунд Степан колебался. Что делать?… Надо передать карту, но как велика опасность заразить встреченных страшной болезнью, и кто эти люди? В чьи руки может попасть карта и судьба пожизненных рабов рудника?
Глаза незнакомого военачальника были суровы, но благожелательны. Смуглое лицо без признаков монгольской крови красиво и надменно. Решение пришло неожиданно. Страх исчез вместе с болью в груди. Воин и руководитель воинов не мог не понимать карт. Но понять карту — еще не значит понять смысл ее: знак в месте тайного рудника. И все же это был последний шанс, последний и для Степана, и для пославших его людей. Медленно — страшная болезнь уже тронула мышцы рук — Степан начал расстегивать рубаху, добираясь до спрятанного на груди мешочка с картой и рубином. Резкий, гортанный вскрик наверху полоснул как удар плети. Вздрогнув, Степан глянул на овринг и понял — конец. Искаженное страхом и гневом лицо военачальника и один из его спутников, снимающий с плеча лук. Они заметили красную смерть, запятнавшую его тело. Степан лихорадочно разворачивал карту, молча глядя на натягивающуюся тетиву лука и поблескивающий вороненой сталью наконечник тяжелой стрелы. Все решали доли секунды.
