Александр Потупа - Фантакрим - XXI
— А я все-таки не уверен, что тут виноват Нодье, — сказал Славчо. Для старикашки Жана это слишком рискованно.
— Кто же еще мог устроить такую пакость? — спросил Тэд.
— А я вот думаю, не выгодно ли это твоим неолуддитам, а? — все так же добродушно ухмыляясь, заявил Славчо. — Я бы на их месте…
— Ты что, совсем сдурел? — выкрикнул Нгамбе, вскакивая и хватая Мирова за рубашку. — Да я тебе голову оторву!
— Ребята, успокойтесь, — вступился Свен и легким захватом отвел руку Тэда. — Глядя на тебя, хочется податься в суперсапы. Говорят, у них усилены контрольно-корректировочные функции мозга.
— Так какого дьявола этот болтун валит вину на неолуддитов, — заворчал Нгамбе, усаживаясь на место. — Мы не занимаемся террором. То, что сказал Славчо, невообразимая чушь!
— Я вправе говорить все, что мне вздумается, понял? — с обидой, хотя и довольно флегматично произнес Миров. — В компании наладчика и бездельника слова нельзя вымолвить…
— Ладно, не сердись, — совсем успокаиваясь, начал Тэд. — Завтра я отвезу вас обоих в одно уютное местечко и покажу, чем на самом деле занимаются эти страшные неолуддиты. А когда разоблачат старикашку Жана, ты, Славчо, будешь угощать нас целую неделю. Согласен?
— По рукам, — буркнул Славчо. — Но если прав окажусь я, тебе не сдобровать. Ты будешь ежедневно ставить нам бочку стима…
— Идет, — заулыбался Тэд. — Считай, что ты проиграл!
Первое ощущение — темная тягучая пустота, оглушающе бессмысленная, лишающая даже надежды на самоотождествление. В этой пустоте медленно стало вырисовываться нечто временеобразное, внутренне определяющее ход событий, точнее — лишь слабо подталкивающее к определению.
Потом как-то сразу сдвинулись мировые часы, разделяя прошлое и настоящее, и в прошлом возникло лесное озеро в солнечных бликах, пронзительный звук, превратившийся в капсулу, в распахнутую пасть кабины, в три черных фигуры, в одуряющий запах, мгновенно поглотивший озеро, солнце и совсем уже близкий мамин крик: «Тим! Ти-моч-ка!..»
Говорят, перед смертью многие слышат мамин голос, подумал Тим и очень удивился своей способности думать. Если я могу что-то вспоминать и размышлять об этом, я жив. А раз так, надо разобраться — где я, как я сюда попал? И на чем я лежу? Нечто вязкое и мягкое, руки не оторвать, не на что опереться — ни прыгнуть, ни вскочить…
Тим заставил себя обогнуть странное помещение по слабо выраженному периметру и убедился, что нет здесь даже намека на окна, дверь или какой-либо иной выход. Тим закричал, но крик его тут же сглотнули стены, судя по всему, столь же вязкие и мягкие, как и пол.
В такой уютной норке можно запросто сойти с ума, думал он, — это прекрасная могила для заживо похороненных, так делали в старину, замуровывая жертву в стену. Тим на момент представил себе, как эта мягкая нора схлопывается, облегает его, выдавливая отсюда воздух, потом становится комковатой и рассыпчатой, забивает уши, глаза, нос и сквозь губы, разжатые в поисках последнего глотка воздуха, проникает в горло и душит, душит, душит…
И он снова закричал, выжал из себя невероятной силы вопль, но, может быть, эти стены питались человеческими криками, добрели и пухли от их обилия, делаясь еще более мягкими и вязко-лоснящимися…
Меня проглотил огромный случайно оживший динозавр, мелькнуло у Тима, сейчас сюда брызнет струя отвратительного желудочного сока, и меня будут долго и с удовольствием переваривать.
И сознание снова стало ускользать от Тима, предательски покидая его тело, разметавшееся в темной и оглушительно бессмысленной пустоте.
Капсула ПСБ шла над лесом в сторону Эвроцентра.
«Ничего более нелепого и вообразить нельзя, — думал Комиссар, прикрыв глаза и пытаясь отвлечься от монолога своего добровольного помощника Стива Грегори. — Такое дело и как раз тогда, когда я решил подать рапорт о годичном отпуске. Я до смерти устал от всей этой кутерьмы. Мир меняется слишком быстро, и слишком многое из того, чему меня учили в молодости, никому теперь не нужно. И закон стал гибким, подвижным, каким-то зыбким, что ли… Ежегодные компьютерные корректировки сбивают с толку. Оно вроде и правильно, но таким, как я, вовсе не легчает от такой правильности. Все очень уж быстро умнеют, и я перестаю порой понимать свою роль в процветающем царствии умников. И еще этот Грегори без устали учит меня жить…»
— …и вы после года тщательного расследования поднесете как великое открытие то, что очевидно всякому нормальному человеку в первые минуты после преступления, — продолжал Грегори свой монолог. — Ну скажите, кому выгодно вывести из игры Ясенева?
— Мне! — с вызывающей улыбкой сказал Комиссар.
— Вам! — поразился Грегори. — Вы что, шутите?
— Да-да, — бодро подтвердил Комиссар, — именно мне! Вообразите, Стив, что мне хочется вывести из игры вашего шефа, а заодно и Нодье. Допустите на момент, что я не желаю, чтобы ваш дурацкий эвромат со временем заместил живых сыщиков, а суперсапы мне тоже не по душе — почему мои внуки должны улучшать свой мозг и потом стыдиться своего деда, вспоминать о нем, как о добродушной говорящей обезьяне?
— Самое время для шуток… — недовольно пробурчал Грегори.
— Я понимаю: время шутить, и время глотать слезы… — снова улыбнулся Комиссар. — Но дело в том, Стив, что шутки и плач здорово перемешаны в нашем мире. Не теряйте чувства юмора…
Тихий зуммер индиканала прервал разговор. На наручном экране Комиссара появилось лицо Президента Большого Совета.
— Я же просил держать меня в курсе, — сказал Президент. — Где вы?
— Летим в Эвроцентр, — ответил Комиссар. — Тут один из людей Ясенева хочет показать мне материалы, которых якобы боялся Нодье…
— Не знаю, чего там боялся старина Жан, — резко перебил его Президент, — но теперь все боятся его, это уж точно. Многие убеждены, что это его работа — его людей или сверхлюдей… В общем, по текущей координации общественного мнения, около 80 % просигналивших — против него… Со времен дела Кроля у нас не было столь напряженного положения.
«Понятно, — подумал Комиссар. — Издержки нынешней сверхдемократии каждый из миллиона случайно выбранных дилетантов передает в Центр общественного мнения едва ли не первое, что приходит в голову… Счастье еще, что это скопище самодеятельных детективов не выносит приговоры…»
— Все так, — сказал Комиссар, — но вспомните, с каких пор мы не сталкивались с похищениями. И еще — я очень хорошо знаю, чем завершилось дело Кроля…
— Вы намекаете, что против Нодье развернута провокация, — раздраженно спросил Президент. — У вас факты или одни догадки?
