Василий Щепетнев - Лето сухих гроз
- А вот и второй!
- Замечательно, - следователь даже прищелкнул языком. - Как вы догадались, что именно сюда студент спрятал драгоценности?
- Психология преступника. Будь у меня талант доктора Ватсона, я бы написал совершенно новый учебник криминалистики.
- А, дедуктивный метод!
- Не только. Побудительные мотивы преступника, страх разоблачения, чувство загнанности, или наоборот, неуязвимости... Видите, полковник, мы вас задержали ненадолго, - Холмс вернул ему несессер.
- Благодарю. - поклонился Холмсу полковник, поклонился строго и чопорно. - Я едва не увез краденую вещь. Теперь я ваш должник.
- Поскольку заявления о пропаже драгоценностей не было, они не будут фигурировать в деле. Это самое малое, что можно сделать для семьи. Потому - никаких протоколов! - следователь затем прокричал что-то вниз, и слуга вернулся за чемоданами.
Через несколько минут экипаж выехал за ворота, увозя полковника Гаусгоффера и его багаж. Но без рубинов.
Расставшись со следователем, - "мне теперь над рапортом вечер коротать. Не люблю, страсть", - мы с Холмсом наведались в замок.
- Я доложу его высочеству, - лакей оставил нас в холле, прохладном даже в этот душный вечер.
- Его высочество ждет вас в кабинете.
Ждет - сказано слишком сильно. Принц едва шевельнулся в кресле.
- Узнали что-нибудь?
Холмс пересек комнату и положил на стол камни.
- Это они?
- Где? Где они были? - никогда не думал, что пара рубинов может так взволновать.
- В несессере полковника Гаусгоффера. В серебряной коробочке с зубным порошком. Полковник уехал.
Принц кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное.
- Пусть так. Пусть так, - принц осторожно, нежно поместил камни в маленькую полированную шкатулку; глаза его блестели блеском игрока, принц суетился, потирал руки, ходил по комнате из угла в угол. Наконец, он остановился перед нами.
- Мистер Холмс, вы блестяще подтвердили репутацию лучшего частного сыщика. Здесь, в чужой вам стране, вы вернули пропажу спустя двадцать четыре часа после того, как взялись за дело, и это несмотря на события, которые так внезапно вторглись в нашу жизнь. Безусловно, вы заслужили дополнительное вознаграждение. Предпочитаете наличные?
- Удобнее через Лондонский банк.
- Как вам будет угодно. Я телеграфирую своему поверенному. Вы когда отправляетесь?
- Ваше высочество не желает, чтобы мы...
- Занялись сегодняшними событиями? О, нет! Такие дела в России находятся в ведении государственных служб. У нас с этим строго. Закон!
- Тогда завтра мы покинем замок.
- Что ж, надеюсь, мы увидимся утром. Увы, обстоятельства сделали меня не самым гостеприимным хозяином.
Нам оставалось откланяться.
Ни я, ни Холмс, не сказали ни слова до тех пор, пока не оказались в холле "Уютного". Более того, Холмс успел выкурить трубку, а я выпить чашку чая (слуга принес шумящий samovar и блюдо разных сладостей), прежде чем молчание было нарушено.
- Итак, Ватсон, нас рассчитали.
- Можно подумать, вы мечтали стать замковым детективом и поселиться здесь навечно, - признаться, я был немного задет невниманием принца. Тайны раскрыты, порок наказан, добродетель торжествует, чего же более?
- Нет, Ватсон, нет! Раскрыт самый поверхностный, очевидный слой дела! Господи, судить о запутаннейших событиях лишь на основании отпечатка ботинка или по сломанной ветке - само по себе преступление.
- Какой ветке?
- Это я так, к примеру.
- А ваш знаменитый метод? "Капли грязи на плаще сидетельствуют, что вы полковник Кольриджа""
- Не утрируйте, Ватсон. Метод помогает голове, дает ей факты, иначе оставленные бы незамеченными, но он не заменяет дальнейшую работу этой самой головы. Кто-то находит пуговицу в траве, и считает, что он работает, как Шерлок Холмс, а если пуговиц две, то он превосходит Шерлока Холмса! Скакать по очевидным, бросающимся в глаза уликам и не дать себе труда заглянуть в суть явлений - нет ничего более далекого от моего метода, Ватсон.
- Но Холмс, этот русский следователь нашел убийцу и обнаружил мотив. Преступление раскрыто по всем статьям.
Холмс не ответил.
- Ну, полноте, друг мой. Случившееся никак не умаляет вашей славы. Молодой щенок поднял кость лишь потому, что она была ближе к нему, да еще на виду. Помните дело о баскервильской собаке? Так вот, представьте, что, приехав в Баскервиль-Холл, вы узнаете, что чудовище подстрелил какой-нибудь местный охотник.
Холмс, наконец, рассмеялся.
- Право, в этом что-то есть. Скажите, Ватсон, а почему вообще вам пришел на ум случай с баскервильской собакой?
- Ну... подсознательные ассоциации. Нынешний случай чем-то схож с тогдашним: замок, старый вельможа, молодой вельможа, удаленность от города. Согласитесь, сходство немалое, словно зеркальное отражение.
- Вы совершенно правы, - серьезно, даже торжественно произнес Холмс. В который раз я убеждаюсь в проницательности ваших суждений. Вы спать хотите? - неожиданно спросил он.
- Я все время хочу спать. С самого утра. Но вот так, чтобы лечь в постель - нет. В Лондоне сейчас пьют пятичасовой чай.
- А мы будем вечерять.
Я знал - бесполезно распрашивать Холмса о чем-либо. Он не любил незавершенности, торопливой, дешевой работы. Преждевременный вывод может подмять под себя новые факты, порой дающие делу иной поворот. Нет, Холмс ждал последнего факта, каким бы незначительным он не казался, и только тогда, трижды, четырежды проверив цепь умозаключений, он ошеломлял блестящим, феерическим финалом.
Сейчас он выжидал. И ему, возможно, понадобится моя помощь.
Поэтому я заказал слуге побольше крепкого кофе и приготовился бодрствовать.
- Который час, Ватсон? - вопрос выдавал его напряжение. Часы, большие напольные часы стояли позади него, стоило лишь обернуться, но он предпочел - подсознательно, разумеется, - переложить ответственность за время на меня.
- Четверть одиннадцатого.
- Рано, Ватсон. Как рано.
На наше счастье, в холле нашелся шахматный столик и фигуры.
Сегодня ни я, ни Холмс не вкладывали страсти в игру. К полуночи мы только-только сделали по дюжине ходов.
Пробило полночь, давно ушел отосланный слуга; samovar остыл; уснули, кажется, обязательные шорохи деревенского дома; редкий стук передвигаемых фигур являл гармоничную принадлежность наступившей ночи.
Выпитый кофе заставлял сердце мое стучать быстрее обыкновенного. Холмс то и дело отирал бисеринки пота с висков. Раскрытые окна плохо спасали от духоты, а ночные мотыльки, если и залетали в комнату, то лишь затем, чтобы броситься под потолок и, распластав крылышки, притвориться листочком. Пламя наших свечей их не влекло.
Пока Холмс раздумывал над ходом, я, кажется, задремал, поскольку слышал и вой баскервильского чудовища, и тяжелый запах трясины, и рыдания миссис Степлтон, и мои утешения, жалкие и нелепые.
