Леонид Резник - Дом в центре
Отец невнятно намекнул, что кой-кто из второэтажников должен отвечать за введение «сухого закона» в США, за финансирование Муссолини в начале его деятельности и прочие подобные дела. Потом он жестом фокусника выдвинул ящик моего стола и вытащил из него несколько цветных фотографий. Я мог поклясться, что их там раньше не было. На снимках в разных ракурсах красовался благообразный пожилой человек, только начинающий лысеть. Глаза его еще недавно были голубыми, а правильность черт лица полностью сохранилась.
— Кто это? — спросил папа. — Попробуй угадать.
— Актер какой-то. Или… политик. А может — отставной военный. Из самых-самых головорезов. Уж очень безжалостный у него вид. Хотя… черт его знает. Говори.
— Это наш с тобой сосед. Этажом ниже живет. Кликуха — Кардинал, — отец пытался выглядеть «своим парнем», но это ему не удавалось. — А сейчас его по-другому должны звать. Аятолла? Или Имам. Хотя, я бы его Ренегатом окрестил.
— Какая разница, как его звать?
— Огромная! Нет, ты прав, никакой разницы. Сейчас поймешь. Начинал Кардинал в конце XIX века. И как-то был связан с иезуитами и католической церковью вообще. А натура у него увлекающаяся. Что-то его в католичестве затронуло. Долгая история, красивые обряды, иерархия церковная… Короче говоря, загорелся он идеей сделать весь мир одним теократическим католическим государством. Постепенно, конечно. Денег вбухал уйму. Но время выбрал крайне неподходящее: двадцатые — сороковые годы. Люди от церкви, как назло, отворачивались. Даже после войны не стали утешения искать. Но на религиозных идеях Кардинал уже помешался окончательно. Марксизм, кстати, он четвертой мировой религией считает. Динамичная, говорит, перспективная, но не проверена временем. А сам Кардинал ударился в ислам. Думает, что только аллах может навести на Земле порядок.
— Он поверил в аллаха?
— Очень-очень сомневаюсь. Но вот в то, что только вера в аллаха, да еще в его, Кардинала, интерпретации, способна объединить весь мир, он верит. Интересно было бы узнать его вариант вселенской гармонии. У меня подозрение, что такое даже никакому аятолле не снилось.
— Кардинал в чалме? Да-а, смешная картинка. Но я не вижу ничего страшного. Если ты не напутал с датами, то у деда просто маразм. Хотя он и неплохо сохранился.
— Я ничего не напутал. И маразмом здесь не пахнет. Никогда не задумывался, почему ты не видел своих бабушек и дедушек?
— Нет. А ведь действительно… Как предохранитель у меня в башке! Никогда ничему не удивляюсь. Умерли и умерли.
— Черта с два они умерли. Эгоисты у нас в Доме бабули с дедулями. И пра- и пра-пра… На потомков им наплевать. Они ведь живут дискретно.
— Как это?
— Да так. Еще одна из особенностей Дома. Гвоздь программы, можно сказать. Для любого этажа. Ложишься спать как все, а просыпаешься и выходишь на улицу — в нужный тебе день через неделю, месяц, год.
— Машина времени?
— Какая там машина! Блоха времени, да и та только в одну сторону прыгает. Но годы жизни экономит. Вот, возьми Кардинала. Уже сколько лет он появляется только по четвергам. Выходит из дома недалеко от Таврического сада и гуляет в нем около часа. Ритуал у него такой. Значит, прожил он за последние годы в семь раз меньше, чем все простые смертные.
— Чепуху ты несешь с этими прогулками по Таврическому. В остальные дни Кардинал так же гуляет где-то в Тегеране, Каире, Рабате и каком-нибудь Исламабаде.
Отец покосился на меня с подозрением.
— Ты уже что-то узнал?
— О чем?
— Про Исламабад. Вроде бы Кардинал с пакистанцами сотрудничает насчет атомной бомбы.
— Чепуха. То-то их по всему миру ловят то с электроникой, то с плутонием. Кардинал бы им обеспечил такую доставку, что о-го-го. Никакой Интерпол или там МАГАТЕ…
— Не все так просто. И Кардинал не всемогущ, и доверия у них полного нет. А то, что он не только по четвергам объявляется, ты прав. Но редко, очень редко. Неужели непонятно? Лет ему за сто, а выглядит — как огурчик. Будто вот-вот полтинник разменял.
Никогда до сих пор я не слышал от отца подобных выражений. Словно он к разговору со мной специально готовился. Где этого словесного добра можно нахвататься? Обычно — интеллектуал, эрудит…
— Ты даже не представляешь, как перенаселен наш Дом! — Отец, похоже, зацепился за любимую тему. — В одном и том же объеме, в тех же самых комнатах, но отделанных в разных стилях — от нас до Вавилона и даже глубже — время от времени появляются наши старички. Глянут в окно, ужаснутся и прикидывают, когда бы попоздней проснуться, чтобы мир вернулся в нормальное состояние. Чтобы все, как порядочные люди, ходили в хламидах. Или в тогах. А может, во фраках. А как силен инстинкт любопытства! Никто не хочет спокойно помирать. Всем хочется узнать, что будет там, впереди.
— Но это же твои домыслы? Сам ведь сказал, что предков наших не увидеть. А что, если они и в самом деле умерли? Добровольно. Заскучали и умерли.
— Хрен их знает. Я-то не заскучал. Я вот состарюсь чуть-чуть — тоже начну раз в год объявляться. Вместе с твоей матерью, конечно. Не люблю одиночества.
— Прекрасно! И это тот самый серьезный разговор, что ты мне обещал?
— Вот черт! Не умею серьезно говорить. Итак, коротко. С Кардиналом все ясно: нехороший человек с абсолютно неприемлемыми планами. Что хуже всего — очень хитрый, несмотря на кажущееся прожектерство. Пока он по всему миру фанатиков воспитывал, я молчал. Мало ли какой дурью человек мается, хоть это и грязные дела? Да и не так уж много информации у меня было. Но в последнее время мне что-то не по себе стало. Уж больно Кардинал обнаглел.
— Только ты забеспокоился или все в Доме?
— Все?! Ну, ты даешь! Тех, кто над нами, ты в расчет не бери. Они такими мелочами не занимаются. Второэтажники тоже побоку. Они — деляги. Такие, как Кардинал, — редкое исключение. И антиисламиста среди них нет, как назло. Остаются соседи по этажу. Но и тут глухо. Массовый эгоизм. Это лишь тебе с отцом судьба удружила. Совестливый я. Даже семью завел. Заметил ведь, что соседи у нас почти все — мужики? Зачем им семья? Одна подруга в Ленинграде, вторая в Москве, третья в Риге, четвертая в Лондоне, пятая в Буэнос-Айресе, шестая в Гонконге… Вся жизнь — одно большое развлечение. Наплодишь по всему миру полк детишек — выбираешь самого шустрого и пестуешь. Или не выбираешь. Не то что я с тобой, оболтусом, мучаюсь…
— Опять тебя, папа, на лирику потянуло. Значит, ты, совестливый самый, решил Кардинала приструнить. А я, оболтус, тебе, вроде как, нужен. Так?
— Так. Зачем бы я начинал этот разговор?
— А если я не совестливый? Если мне годков тридцать тоже поразвлекаться хочется? У меня до сих пор ни одной подружки нет ни в Рио-де-Жанейро, ни в Гонолулу. И даже в Париже нет.
