Илья Варшавский - Повесть без героя
- Нина Федоровна, вы знаете, о чем мечтает каждый мужчина?
Я сказала, что, наверно, каждый о чем-то своем.
- Ошибаетесь. Каждый настоящий мужчина мечтает о такой жене, как вы.
- Почему же это?
- Потому что вы лечите не только тело, но и душу.
Я разревелась, как девчонка. Уже тогда врачи говорили, что он безнадежен. Исхудал он ужасно, кости да кожа, но в лице что-то очень молодое. Никогда не скажешь, что ему пятьдесят пять лет и что он знаменитый ученый. Просто несчастный паренек, которому еще нужны материнская ласка и уход. Вот тогда я и подумала, что мне бы такого рыжего, вихрастого сыночка. Так что, когда Смарыга предложил, я сразу согласилась. Говорили, что все это имеет большое значение для науки, но я, право, не из-за этого.
Беременность и роды были легкими.
О нас очень заботились, дали квартиру, большую пенсию. Я старалась тратить поменьше, знала, что это деньги Андрюшины, может, они ему когда-нибудь понадобятся.
Конечно, мне бы хотелось, чтобы Андрей рос, как все, ходил в садик, играл с другими детьми, но тут моей власти не было. Чуть ли не с пеленок начали натаскивать, как собачонку. Не по душе мне были все эти кубики с формулами, но Михаил Иванович Лукомский говорил, что так нужно.
А тут еще этот Фетюков повадился. Придет, и сразу: "Ну, как наш гений?" Ноги в передней не оботрет, прямо в детскую прется. Все старается Андрюшу чем-нибудь позлить. Каждый раз обязательно до слез доведет. Мне этот Фетюков сразу не понравился. Говорят, это он довел Смарыгу до инфаркта.
Я много раз просила Михаила Ивановича, чтобы запретили Фетюкову ходить к Андрюше, но тот только руками разводил. "У него, - говорит, - особые полномочия". Объяснил, что Комиссия, созданная накануне смерти Семена Ильича, поручила Фетюкову надзор за ходом эксперимента. Полномочия не полномочия, а в школу отдать тоже не разрешили. Начали ходить учителя на дом. Совсем Андрею голову задурили. Бывало, скажу ему: "Пойди, поиграй хоть во дворе, отдохни немного", а он: "Я играть не умею, лучше посижу, почитаю". Книг у нас тьма-тьмущая, все от покойного Семена Ильича остались.
Вообще-то Андрюша мальчик ласковый, меня любит, но больно они его науками затыркали.
Летом мы всегда выезжали в Кратово, там у Семена Ильича своя дача была. Так и на даче отдыха не бывало. Что ни день, то Лукомский, то кто-нибудь еще. И все разговоры, разговоры. Так и маялись год за годом.
Раз приходит ко мне Михаил Иванович и говорит:
- Пора Андрея в Университет отдавать.
Я аж руками всплеснула.
- Да разве такого несмышленыша можно?! Ему же еще и пятнадцати лет полных нету.
А он только засмеялся.
- Ваш несмышленыш знает больше иного студента третьего курса. У него выдающиеся математические способности, не забывайте, кто он. А что касается пятнадцати лет, то время терять незачем. Этот вопрос обсуждался и уже решен.
Ну, решен, так решен. Меня в таких делах они вообще никогда не спрашивали.
Поступил Андрей. Говорит, без экзаменов приняли.
Стало как будто легче. Ходит на лекции, делает домашние задания, все-таки режим какой-то человеческий. Стал в кино ходить, гулять, зимой на лыжах. Четыре года проучился, все хорошо.
И вдруг, как снег на голову. Прихожу домой, Андрея нет. На столе письмо. Я его сохранила, вот оно: "Мамочка, дорогая!
Прости меня, что заставлю тебя волноваться, но мне самому не легко. Дело в том, что я все знаю. Неважно, кто мне об этом сказал, я ему дал честное слово не называть имени.
Я уезжаю. Мне нужно побыть одному и о многом подумать.
Пойми меня правильно. В моих представлениях отец всегда был чем-то недосягаемым, гениальным ученым, может быть, и не вполне оцененным современниками, но на голову выше всех этих дирантовичей, лукомских, кашутиных и прочих. Я же - мальчишка, способный лишь более или менее сносно усваивать чужие лекции.
И вдруг выясняется, что я - это он.
Здесь какая-то трагическая ошибка. Я не чувствую в себе мощи титана и всю жизнь буду мучиться сознанием, что от меня ожидают того, чего я дать не могу. Судя по всему, из меня выйдет очень посредственный физик, и жить, постоянно оглядываясь на собственную тень, зовущую к подвигам в науке, - это такая пытка, которая мне не по силам.
Где-то был допущен просчет, и я стал его жертвой.
Не беспокойся, родная, я с собой ничего не сделаю. Просто мне нужно хорошенько подумать.
Я тебя ни в чем не обвиняю и по-прежнему люблю, только не мешай мне принять решение и никому ничего не говори. Андрей". Я вся обревелась. Места себе не находила, хотела бежать к Лукомскому, но побоялась, что Андрюша рассердится. Сначала ломала себе голову, кто мог такую подлость сделать, а потом догадалась. Кроме Фетюкова - некому. Он с самого начала за что-то невзлюбил нас обоих. Одно время, слава богу, совсем перестал ходить. А тут, не прошло и трех дней - заявляется, спрашивает, где Андрей.
Я его дальше порога не пустила и сказала, что Андрюша уехал в Тулу к моему брату. "Зачем?" - спрашивает, я говорю: "По семейным делам". А он с такой ухмылочкой: "Что еще за семейные дела появились?" Я сказала: "Вас это не касается" и выставила.
Вернулся Андрей через две недели, лица на нем не было. Я его обняла, заплакала, говорю: "Ну как, сынок? Что теперь делать будем?" "Ничего,-говорит,- перезимуем".
Ну, перезимуем так перезимуем. Больше он мне насчет этого ни одного слова не сказал. Даже про то, что он собирался куда-то переводиться, стороной узнала. Хорошо, Лукомский его отговорил. Все-таки четырех лет учения жалко. Да и сам он, вижу, немного успокоился.
Кончил Андрюша Университет, отпраздновали. Его к себе на работу сам Дирантович взял, приезжал к нам, мне руку поцеловал. "Не беспокойтесь,-говорит, - все будет в порядке, готовьтесь скоро диссертацию обмывать".
Только после этой истории какой-то не такой стал Андрюша. Ходит на работу, вечером телевизор смотрит или читает, но жизни в нем прежней нету. Вялый, что ли, не могу объяснить.
Хоть бы женился, может, все-таки веселее бы стал.
РАЗВЯЗКА
Аплодисментов не было. Делегаты международного конгресса покидали зал молча. Невольная дань уважения побежденному соратнику.
Андрей Пральников стоял у доски, судорожно сжимая в руке указку. Сейчас, когда уже все было кончено, на смену злому азарту пришла тупая усталость.
Дирантович поднялся с председательского кресла и вынул из уха микрофон слухового аппарата. Двое аспирантов услужливо подхватили его под руки и повели через служебный ход. По дороге он остановился и еще раз внимательно поглядел на развешанные листы ватмана с причудливой вязью уравнений. В фойе его сразу окружили. Из толпы любопытных, энергично работая локтями, пробрались вперед корреспондент международного агентства и Фетюков.
