Илья Варшавский - Повесть без героя
Однако Лукомский с Дирантовичем проявили такую настойчивость, оказали такой нажим во всевозможных инстанциях, что в конце концов Пральников был зачислен студентом.
Учился Пральников хорошо, но без всякого блеска и, как студент, никакими выдающимися качествами не обладал.
Срыв произошел уже на пятом курсе, когда он вдруг заявил о своем намерении перейти на биологический факультет.
ЛЕНА САБУРОВА
Мы дружили с Андреем Пральниковым. Иногда мне казалось, что это больше, чем дружба... видимо, я ошибалась
Вначале он не привлекал моего внимания, может быть, потому, что был самым молодым на нашем курсе. Такой рыжий паренек с веснушками. Держался всегда особняком, приятелей не заводил.
У нас говорили, что это сын знаменитого академика, что в детстве у него подозревали какие-то удивительные способности, нанимали специальных учителей, но надежд он как будто не оправдал.
Наше настоящее знакомство состоялось уже на четвертом курсе. Как-то, после лекций, он подошел ко мне в коридоре, страшно смущенный, комкая в руках какую-то бумажку, и, запинаясь, сказал, что у него совершенно случайно есть лишний билет в кино и что, если я не возражаю...
Я не возражала.
В кино он сидел нахохлившись, как воробей, но в конце сеанса взял меня за руку, а провожая домой, даже пытался поцеловать. Я сказала, что не обязательно выполнять всю намеченную программу сразу. Он удивительно покорно согласился и ушел.
Спустя несколько дней он спросил меня, не собираюсь ли я в воскресенье на лыжах за город. Я собиралась.
Мы провели этот день вместе и с тех пор начали встречаться очень часто.
Как-то я взяла два билета на органный концерт, один себе, другой для него. Когда я ему об этом сказала, он поморщился и процедил сквозь зубы:
- Ладно, если тебе это доставит удовольствие.
Я обиделась, наговорила ему много лишнего, и мы чуть не поссорились. Впрочем, на концерт пошли.
Минут десять он ерзал в кресле, сморкался, кашлял, словом, мешал слушать не только мне, но и всем окружающим. Затем вдруг вскочил и направился к выходу. Не понимая, в чем дело, я побежала за ним.
Вот тут-то в фойе и разыгралась наша первая ссора.
Он орал так, что прибежала билетерша.
- Не смей меня больше сюда таскать! Это не искусство, это... это... черт знает что!
Я довольно спокойно сказала, что для того, чтобы понимать классическую музыку, нужна большая внутренняя культура, которую невозможно развить в себе без того, чтобы... и так далее.
Куда там!
- Культура?!-орал он пуще прежнего. - Посмотри в кино, как дикари слушают Баха. А кобры? У них что тоже культура?!
Чужая злость всегда заразительна. Всякий крик меня обычно выводит из равновесия.
- Не понимаю, чего ты хочешь?! Чем тебе плоха музыка?
- А тем, что это примитивное физиологическое воздействие на эмоции, в обход разума.
- Да, если разум находится в зачаточном состоянии!
- В каком бы состоянии он ни находился! А если я не желаю постороннего вмешательства в свои эмоции?! Понимаешь, не желаю!
- Ну и сиди дома! Тебе это больше подходит.
- Конечно! Уж лучше электроды в мозг. Там хоть сам можешь как-то генерировать свои эмоции.
Я обозвала его щенком, которому безразлично, на что лаять, и ушла в зал. Он принес мне номерок на пальто и отправился домой.
На следующий день он подошел ко мне в перерыве между лекциями и извинился.
С ним было нелегко, но наши отношения постепенно все же налаживались. Мы часто гуляли, много разговаривали. Мне нравилась парадоксальность его суждений, хоть я и понимала, что в девятнадцать лет многие мальчишки разыгрывают из себя этаких базаровых.
Летом мы не виделись. Я уехала к тете на юг, он жил где-то под Москвой.
Осенью, при первой нашей встрече, меня поразила странная перемена в нем. Он был какой-то пришибленный. Мы сидели в маленьком скверике на Чистых прудах. Молчали. Вдруг он начал читать мне стихи, сказал, что написал их сам. Стихи были плохие, и я прямо заявила ему об этом.
Он усмехнулся и закурил.
- Странно! А я был уверен, что ты сразу признаешь во мне гения.
Мне почему-то захотелось его позлить и я сказала, что такие стихи может писать даже электронная машина.
Он было понес очередную ахинею о том, что в наше время найдены эстетический и формальный алгоритмы стихосложения, поэтому отчего бы машине и не писать стихи, что вообще стихи - сплошная чушь, одни декларации чувств, что в рассказе хорошего писателя куда больше мыслей, чем в целом томе стихов, но сбился и неожиданно спросил:
- А как ты думаешь, что такое гений? Я ответила что-то очень шаблонное насчет пяти процентов гения и девяносто пяти процентов потения. Он обозлился.
- Я серьезно спрашиваю! Мне нужны не педагогические наставления, а точная формулировка.
Я задумалась и сказала, что, вероятно, отличительная черта гения - это чувство ответственности перед людьми и, главное, перед самим собой за свое дарование.
Он обломил с куста прутик и долго рисовал им что-то на песке. Потом поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза.
- Может быть, ты и права. Кстати мне нужно было тебе сказать, что я уезжаю.
- Куда это?
- В пустыню. Думать о своей душе или об этом... как его? - чувстве ответственности.
- Надолго?
- Не знаю.
- А как же Университет?
- Подождет. Потом разберемся. Ну, пойдем, провожу тебя домой. Последний раз.
Он действительно уехал. На две недели, без разрешения декана, а когда вернулся, началась эта ерунда с переводом на биофак. Конечно, никакого перевода ему не разрешили, но крику было много, Говорят, сам Дирантович занимался этим делом. Он у него кем-то вроде опекуна.
С того вечера на Чистых прудах в наших отношениях что-то оборвалось. Не знаю, почему, но чувствую, что окончательно.
НИНА ФЕДОРОВНА ЗЕМЦОВА
Боюсь, что я не сумею толком объяснить, почему я на это решилась. Мне всегда хотелось иметь ребенка, но я бесплодна. Никанор Павлович Смарыга и тот другой профессор объяснили мне, что единственный выход для меня - пересадка. Сказали, что это совершенно безопасно.
Я была старшей сестрой отделения, где лежал Семен Ильич Пральников. Я сама делала ему внутривенные вливания, ну и всякие другие процедуры. Он был очень нетерпеливым, плохо переносил боль и не подпускал к себе никого, кроме меня. Как-то мне попалась тупая игла, и он на меня так накричал, что у меня слезы на глазах появились. И тут он вдруг поцеловал мне руку и спросил:
- Нина Федоровна, вы знаете, о чем мечтает каждый мужчина?
Я сказала, что, наверно, каждый о чем-то своем.
- Ошибаетесь. Каждый настоящий мужчина мечтает о такой жене, как вы.
- Почему же это?
- Потому что вы лечите не только тело, но и душу.
