Роальд Даль - Вильям и Мэри
— Он терпеть не может воздушных поцелуев, — сказала миссис Перл. — я сделаю по-своему, если не возражаете. — Она подошла к краю стола и посмотрела вниз прямо в глаз Вильяма.
— Привет, дорогой, — прошептала она. — Это я, Мэри.
Глаз, яркий, как прежде, уставился на нее с особой неподвижной напряженностью.
— Как ты, дорогой? — спросила она.
Пластиковая оболочка была прозрачной со всех сторон, так что было видно все глазное яблоко. Зрительный нерв, соединяющий нижнюю его часть с мозгом, был похож на короткое серое спагетти.
— Ты себя хорошо чувствуешь, Вильям?
Было очень странно смотреть в глаз мужа, когда при этом не было лица. Ей было не на что большое глядеть, кроме глаза. И она продолжала пристально смотреть на него, и постепенно он становился все больше и больше, и в конце концов помимо него она ничего не видела — это было уже как бы лицо самого лица. Белая поверхность глазного яблока была покрыта сетью крошечных кровеносных сосудов, а в ледяной голубизне радужной оболочки было три-четыре довольно милых темноватых прожилки, исходивших из зрачка в центре. Зрачок был большой и черный, и с одной стороны на него падал слабый отблеск света.
— Я получила твое письмо, дорогой, и тут же пришла навестить тебя. Доктор Лэнди говорит, у тебя все замечательно. Может быть, если я буду говорить медленно, ты сможешь немного понять, читая по губам.
В том, что глаз следит за ней, сомневаться не приходилось.
— Здесь делают все, чтобы тебе было хорошо, дорогой. Это чудесная штука, аппарат, все время качает кровь, и я уверена, он намного лучше, чем те простенькие старые сердца, которые у всех нас. Наши в любой момент могут разорваться, а твое будет биться всегда.
Она тщательно рассматривала глаз, пытаясь обнаружить, что же в нем было такого особенного, вовсе не похожего на прежний.
— Ты прекрасно выглядишь, дорогой, просто прекрасно. Правда.
На вид этот глаз был несравненно приятней, чем любой из двух в прежние времена, отметила она про себя. Откуда-то исходила мягкость, спокойствие, доброжелательное выражение, которого они никогда раньше не видела. Может быть, все дело в той точечке в центре, в зрачке? Прежде у Вильяма зрачки всегда были маленькими черными булавочными головками. Они, бывало, вспыхивали, пронзая твой мозг, видели тебя насквозь и всегда тут же знали, что ты замышляешь, и даже то, что ты думаешь. Но тот глаз, на который она сейчас смотрела, был большим, кротким и спокойным, почти как у коровы.
— Вы абсолютно уверены, что он в сознании? — спросила она, не поднимая взгляда.
— О да, совершенно, — ответил Лэнди.
— И он действительно видит меня?
— Он прекрасно видит.
— Это просто чудо. Он, наверное, пытается понять, что произошло.
— Вовсе нет. Он прекрасно знает, где он и почему. Он не мог этого забыть.
— Вы хотите сказать, он знает, что он в чаше?
— Конечно. Если бы у него был дар речи, он, наверно, смог бы вести вполне нормальную беседу с вами в данный момент. Насколько я могу судить, в умственном отношении не должно быть абсолютно никакой разницы между вот этим Вильямом и тем, которого вы знали раньше дома.
— Боже мой, — сказала миссис Перл и замолчала, размышляя над этим интригующим обстоятельством.
Ну вот что, сказала она самой себе, заглядывая теперь за глаз и рассматривая громадный серый, освобожденный от скорлупы грецкий орех, столь мирно лежавший под водой. Я почти уверена, что предпочитаю его таким, какой он сейчас, и полагаю, что могла бы очень спокойно жить с этим Вильямом. С таким бы я справилась.
— Он всегда такой спокойный, да? — сказала она.
— Естественно, он очень спокойный.
Никаких споров и критики, подумала она, нет этих вечных замечаний, правил, которым надо починяться, запретов курить, нет пары холодных осуждающих глаз, следящих за мной поверх книги вечерами, не надо стирать и гладить рубашки, не надо готовить обеды — ничего, кроме стоку аппарата сердца, да и то звук довольно умиротворяющий и, кончено, не настолько громкий, чтобы помешать смотреть телевизор.
— Доктор, — сказала она, — мне кажется, я проникаюсь все большей нежностью к нему. Это звучит странно?
— Я думаю, это вполне объяснимо.
— Он выглядит таким беспомощным и тихим, лежа здесь под водой в своей маленькой чаше.
— Я с вами вполне согласен.
— Он как младенец, вот на кого он похож. Совсем как младенец.
Лэнди спокойно стоял сзади нее, наблюдая.
— Ну — сказала она тихо, вглядываясь в чашу, — впредь за тобой будет ухаживать только Мэри, она одна, и тебе не о чем больше беспокоиться. Когда мне можно забрать его домой, доктор?
— Простите?!
— Я спросила, когда мне можно забрать его обратно домой?
— Вы шутите! — сказал Лэнди.
Она не спеша обернулась и посмотрела прямо на него.
— С какой стати я буду шутить? — спросила она. Ее лицо просветлело, глаза раскрылись и сверкали, как два бриллианта.
— Его ни в коем случае нельзя перемещать.
— Не понимаю почему.
— Это научный эксперимент, миссис Перл.
— Это мой муж, доктор Лэнди.
Странная, нервная полуулыбка появилась на губах Лэнди.
— Видите ли… — сказал он.
— Но это действительно мой муж.
В ее голосе не было раздражения. Она говорила спокойно, будто всего лишь напоминала ему о простом факте.
— Дело тут довольно сложное, — сказал Лэнди, облизнув пересохшие губы. — Вы теперь вдова, миссис Перл. Я думаю, вам надо смириться с вашим положением.
Она резко отвернулась от стола и подошла к окну.
— Я говорю серьезно, — сказала она, роясь в сумке в поисках сигареты. Я хочу, чтобы он опять был дома.
Она взяла сигарету и закурила. Лэнди смотрел, как она взяла сигарету, закурила. Или он ничего не понимал, или эта женщина немножко ненормальная. Ей, похоже, доставляет удовольствие, что ее муж находится там в чаше.
Он попытался представить, что бы он чувствовал, если бы там лежал мозг его жены и ее глаз уставился бы на него снизу из этой капсулы.
Ему бы это не понравилось.
— Может быть, вернемся ко мне в кабинет? — сказал он.
Она стояла у окна, явно спокойная и удовлетворенная, попыхивая сигаретой.
— Хорошо.
Проходя мимо стола, она остановилась и еще раз наклонилась над чашей.
— Мэри сейчас уходит, любимый, — сказала она. — Ты только ни о чем не беспокойся, понимаешь? Мы скоро отправимся домой, где за тобой будет надлежащий уход. И послушай, дорогой… — Тут она поднесла к губам сигарету, чтобы затянуться.
Глаз тут же сверкнул.
Она в этот момент смотрела прямо в него и в самом его центре увидела крошечную, но яркую вспышку, и зрачок сузился до мельчайшей черной точечки, пронзившей ее своей безудержной яростью.
