Михаил Савеличев - Иероглиф
- К капитану, - не менее кратко ответствовал собеседник хриплым простуженным голосом, из чего Максим заключил, что укоренились они здесь часов пять-шесть назад - вполне достаточный срок для гриппа, хронической ангины и ларингита. Ходили слухи о начале выпуска на немногих до сих пор еще работающих военных заводах бронежилетов с подогревом, охлаждением, зеркалом заднего вида и пропеллером на заднице, но скорее всего это был профессиональный фольклор, сохранившийся с незапамятных времен.
Максим вопросительно задрал брови, а милиционер качнул головой куда-то влево. Влево, как и вправо, было скрыто в глубоком мраке очков, конъюнктивита и лукового дождя, но, доверяя слову человека служивого, Максим пошел вдоль ряда этих гвардейцев, как посол далекой страны, принимающий почетный караул. Он шагал, по дурной привычке сунув руки снова в карманы и растопырив локти на неимоверную ширину, нарушающую все правила человеческого общежития. Не раз и не два правый локоть заезжал по ни в чем не повинному караулу, но посла никто не посылал, а только отклонялись чуть-чуть назад, пропуская его мимо себя. Максим решил, что дело худо, раз сюда нагнали совсем свеженькие войска, еще сохранившие спокойствие и невозмутимость, так необходимые при спецоперациях, но не мог представить - что же здесь произошло. Посадка инопланетян и явление Антихриста и то не тянули на необходимую тяжесть содеянного. Впрочем, ему было на это абсолютно наплевать. Его дело маленькое. Сказали - выполняй, выполним, не сказали - спать ложимся. Вселенная, в основном, состоит из пустоты, зачем же мозгам переть против природы?
Капитан был примерно тех же габаритов, что и Максим, и они ощутили друг к другу вполне объяснимую симпатию. Диковатый вид полковника капитана не смутил - он очень доброжелательно изучил его документы, сличил фотографию и оригинал, пошутив на тему их полного несоответствия, вернул документы, позвонил по мобильному телефону, снова забрал удостоверение, продиктовал невидимому собеседнику фамилию и номер бланка, видимо, по его же просьбе, проверил бумагу на запах, на вкус и на просвет, отчего у Максима появилось невесть откуда давно забытое брезгливое желание сейчас же выкинуть этот обсопливленный, обмусоленный, намоченный дождем и обгрызенный документ, который он принял обратно во второй раз двумя своими немытыми пальчиками. Урны рядом не было, он сдержался и запихал корочки в мокрый карман плаща. Капитан продолжал переговоры по телефону, которые Максим не понимал из-за внезапно возникшей у милиционера шепелявости, гнусавости и дурной привычки изъясняться сокращениями, цифрами и профессиональным милицейским жаргоном. Наконец, на секунду оторвавшись от столь увлекательной беседы с логопедом, капитан выразил недоумение тем, что Максим все еще продолжает стоять рядом, развесив язык и уши, вместо того, чтобы идти по своим делам, тем более что документы у него в полном порядке, а ему, капитану, еще полтора часа назад поступил приказ без расспросов пропустить на место оперативной работы человека, со внешностью как две капли воды похожей на внешность товарища полковника. Максим в сердцах сплюнул под ноги, горячо пожал руку капитану, собрал свои развешенные язык и уши, и перемахнул в зону боевых действий.
По уже устоявшимся миграционным потокам, переносившим оперативников, военных, врачей и подозрительных штатских мимо него, к нему и от него, изредка нарушаемым хаотичными турбуленциями в виде рокировавшихся машин, и круговыми волнами от упавшего в поток весомого военного чина со свитой и челядью, Максим определил эпицентр этой бури в стакане и стал продираться в том направлении, с особым удовольствием расталкивая попадавшихся под руку полковников и генералов и демонстративно приветствуя братишек с флота. Целью его оказался узкий закуток между двумя домами, с чудовищными псевдоколоннами, уродливо выпирающими балконами, изъязвленных дырами от осыпавшейся штукатурки, обнажившей криво положенные кирпичные ряды. Архитектурные близнецы были сращены, начиная со второго этажа, узкими балкончиками-переходами, теперь разделенные примерно посредине (у кого как удалось по наглости и нахрапистости) деревянными щитами, кирпичной кладкой и даже (на седьмом этаже) железной секцией какой-то старинной ограды с острыми пиками наверху и примотанной криво к одному из прутьев табличкой с красным черепом над скрещенными берцовыми костями.
Переулок, был еще раз огорожен, но на этот раз только символической веревкой с висящими изодранными красными флажками. Несмотря на такую скромность, народ от нее шарахался, вился поблизости, облизываясь, пуская слюну и скуля от страха. Еще сверху, от дождя, это место было закрыто полотнищем грязного полиэтилена, прибитого на уровне человеческого роста прямо к стенам многострадальных домов. В навесе скопилась дождевая вода, для которой не додумались предусмотреть сток, и он начал угрожающе провисать, грозя обрушиться на землю и выплеснуть на людей малоаппетитную жижу.
У волчьих флажков, не обращая внимания на бестолковую суету и угрозу наводнения сверху, стояло несколько человек, среди которых Максим узнал Павла Антоновича, в пятнистом дождевике и нахлобученном на голову целлофановом пакете, сквозь который высокоальбедовая лысина сверкала в отраженном свете, как маячок, и Вику, одетую в коричневую "аляску" с натянутым до половины невразумительной прически капюшоном, отороченным искусственным мехом, даже под дождем сохранившим свою неестественную пушистость.
Павел Антонович переговаривался с незнакомыми Максиму дядьками в фальшивых цивильных костюмах. Вика в беседе участия не принимала, а только что-то вводилас клавиатуры в (опять же упрятанный в полиэтиленовый пакет) висевший у нее на шее ноутбук, делавший ее похожей на коробейницу, торгующую вразнос дешевыми папиросами и спичками. Мужчины изредка заглядывали через ее плечо на экран компьютера и даже пытались тыкать пальцами в какие-то кнопки. Сцена получалась малость неприличная - казалось, что они заглядывают ей под лифчик и от нетерпежа даже пытаются залезть туда руками. И еще заметил Максим, что стояли они все спиной к флажкам и не очень охотно поглядывали назад. Расследование обещало быть странным.
Выбравшись, словно из трясины, из гудящей толпы народа, Максим пересек мертвую зону и подошел к совещавшимся. Внимания на его появление не обратили, продолжая в том же духе игру в подглядывание, маскируя ее под серьезный разговор. Максим не стал ничего расспрашивать, отошел в сторонку, прислонился спиной к холодной стене дома, оперся мокрым затылком о штукатурку, закрыл глаза и попытался заново собрать расплескавшуюся по всей голове боль на ее старое место - в алюминиевую мисочку в оснований черепа. Ртуть страданий наливала его тяжестью и жаром, отчего намокшая косичка и шнурок моментально высохли, язык сам собой прижался к небу, в ушах загудело, и Максим заснул. Голова-предательница тотчас же упала на грудь и, если бы не уперлась подбородкам в твердую поверхность бронежилета, то, наверное, повисла бы вниз теменем, безвольно и жалко. Тщательно собираемая боль вновь брызгами разлетелась внутри нее, и все надо было начинать по-новому.
