Гордон Диксон - Абсолютная Энциклопедия. Том 1
Хэл никогда не придавал большой важности тому факту, что он рос и воспитывался в условиях, намеренно приближенных к патриархальным и спартанским; но вместе с тем всегда осознавал это. Ему представлялось совершенно естественным, что, например, книги, которые он читал, — тяжелые предметы из настоящей бумаги, что в доме не существует движущихся дорожек, а вся мебель имеет постоянную форму и стоит на полу на ножках, вместо того чтобы внезапно появляться и висеть в воздухе, а потом, после нажатия соответствующей кнопки, бесследно исчезать.
Он впервые лежал в силовой кровати. Конечно, он знал о существовании подобных кроватей, но совершенно не представлял себе, насколько они удобны. Со стороны это выглядело так, как будто он лежал, наполовину погруженный в висевшее над полом на одинаковом расстоянии белое облако толщиной сантиметров двадцать. Обволакивающая его похожая на белое облако субстанция приятно согревала в прохладном воздухе комнаты, а те участки постели, с которыми соприкасалось его тело, приобретали достаточную жесткость, чтобы не деформироваться под ним, какую бы позу Хэл ни принимал. Вот и сейчас локоть, на который он опирался, словно бы поддерживала теплая, сложенная горстью ладонь.
Он сел, перебросив ноги через край постели, и вдруг к нему полностью вернулась память. Это было похоже на оглушительный удар. Перед его мысленным взором предстала терраса и все, что произошло на ней. Охваченный воспоминаниями, Хэл сгорбился и спрятал лицо в ладонях; на мгновение окружающий его мир пошатнулся, и разум закричал, пораженный картиной, вдруг открывшейся его внутреннему зрению.
Барьера, который скрывал бы все это от него, больше не существовало, и спустя мгновение он сумел успокоиться. Хэл поднял лицо от ладоней. Стены комнаты утратили свою окраску. Установленные в них датчики мгновенно уловили изменение температуры и влажности его кожи, а также с полсотни других слабых сигналов организма и четко отреагировали на изменение его эмоционального состояния. Стены изменили цвет на унылый, будничный, серый, и комната стала похожа на вырубленную в скале пещеру.
Внезапно, его охватило чувство яростного протеста: как такие события вообще могли произойти? И под действием энергетической волны его гнева, придавшей стенам комнаты цвет раскаленного утюга, снова включились и заработали приобретенные им навыки, заставляя предпринять дальнейшие активные действия.
Усилием воли он сконцентрировал свое сознание, сосредоточив взгляд на единственной световой точке, мерцающей в углу кресла, так что в конце концов он стал видеть только ее одну. Через эту точку, как через порог трансформации, его сознание перешло в состояние самогипноза, сочетающегося с возникновением прямого канала связи между сознанием и подсознанием. Взгляд оторвался от светящейся точки, и Хэл снова увидел всю комнату. Прежде свободные кресла занимали Уолтер, Малахия и Авдий.
Конечно, его учителей на самом деле здесь не было. Он прекрасно осознавал это. И ведя с ними беседу, он понимал, что это не они отвечают ему, а их образы, воссозданные его воображением. Слова, якобы произносимые ими, были теми словами, которые он несомненно услышал бы из их уст, будь они сейчас рядом с ним. Этот в свое время кропотливо отрабатывавшийся прием предусматривался именно для таких моментов: Хэлу понадобится помощь, а их уже не будет рядом с ним, чтобы ее оказать. Правда, Хэд начал не с просьбы о помощи, а с упреков.
— Вы не имели права так поступать! — почти рыдая крикнул он. — Вы позволили им убить себя и бросили меня одного! Вы не должны были делать этого...
— Но, Хэл, послушай! Ведь мы выполняли свою обязанность, защищали тебя. — В голосе Уолтера слышалась глубокая боль.
— А я не просил вас об этом! Меня незачем защищать! Я хотел, чтобы вы оставались живыми! А вы позволили им перестрелять вас!
— Мальчик мой, ты был подготовлен к такого рода событиям, — хрипло сказал Малахия. — Мы говорили тебе, что нечто подобное может произойти, и учили тебя, как следует поступать.
Хэл ничего не ответил. Теперь, когда он дал волю своей скорби, она захватила его целиком.
— Я не знал... — Он зарыдал.
— Малыш, мы же учили тебя, как надо справляться с болью, — вступил в разговор Авдий. — Ты не борись с ней. Прими ее. Считай, что тебя это не касается, и боль не причинит тебе вреда.
— Но это ведь касается меня... — Весь поглощенный своим горем, Хэл ритмично раскачивался, сидя на кровати.
— Авдий прав, Хэл, — мягко сказал Уолтер. — Мы научили тебя, и ты знаешь, что нужно сейчас делать.
— Вам все равно, всем вам... Вы не понимаете!
— Конечно же, мы понимаем, — продолжал Уолтер. — Мы были твоей единственной семьей, и теперь ты почувствовал себя совершенно одиноким. Ты считаешь, что у тебя все отняли. Но это не так. У тебя по-прежнему есть семья, огромная семья — все обитатели четырнадцати миров.
Хэл помотал головой, продолжая раскачиваться: вперед — назад, вперед — назад.
— Но это действительно так. Сейчас ты думаешь, что никто не сможет заменить тебе тех, кого ты потерял. Но они появятся. Среди людей ты встретишь тех, кто тебя возненавидит, и тех, кто полюбит. Я знаю, сейчас тебе трудно в это поверить, но так будет.
— А кроме того, существует нечто большее, чем любовь, — неожиданно сказал Малахия. — И ты узнаешь это. Бывает, что в итоге приходится жертвовать любовью, чтобы завершить то, что ты должен был сделать.
— Это наступит, если будет на то воля Божья, — остановил его Авдий. — Но нет никаких причин, чтобы ребенок столкнулся с этим уже теперь. Предоставь это будущему, Малахия.
— Будущее уже наступило, — буркнул Малахия. — Он не сможет противостоять направленным против него силам, если будет вот так сидеть на постели и плакать. Ну-ка распрямись, мальчик! — Приказ прозвучал мягко, почти ласково. — Постарайся взять себя в руки. Тебе надо наметить план действий. Мертвые — это мертвые. А живые должны думать о живых, если даже эти живые — они сами.
— Хэл, Малахия прав. — Тон Уолтера по-прежнему оставался сердечным, но слова звучали уже настойчиво. — И Авдий тоже прав. Продолжая сейчас предаваться своему горю, ты только оттягиваешь момент, когда тебе придется задуматься о более серьезных вещах.
— Нет, — ответил Хэл, качая головой, — нет...
Сейчас он был не в состоянии даже в самой малой степени обрести уверенность в себе, осознавая гибель этих трех человек, которых он любил всю свою жизнь и продолжал любить сейчас. А они по-прежнему разговаривали — и хорошо знакомые ему соображения, повторявшиеся по много раз теми же самыми словами, постепенно, помимо его воли, достигали его слуха.
