Игорь Росоховатский - Ураган (сборник)
В отношениях между тремя лаборантками внешне ничего не изменилось. Однако по непонятной причине стала часто биться посуда, закрепленная за Таней; то трехгорлая колба, то бачок, не говоря уже о пробирках. Однажды пища, которую она приготовила для кроликов, оказалась пересоленной, я не подозревал, чьих рук это дело, думал: виной — Танина неопытность. Наш добрейший профессор Рябчун замечание ей сделал: «Мечтать, конечно, надо, это хорошо, и все-таки на работе, уважаемая, следует быть собранной, аккуратной». А она отвернулась от него, и в глазах ее — слезы.
На очередном производственном собрании о трудовой дисциплине выступила Вера. Как пример несерьезного отношения к работе помянула Таню. Только тогда до меня, как до жирафа, дошла простенькая истина. Пришлось и мне выступить. Обвинять Веру и ее подругу в подлости я не мог — фактов не было. Говорил о внимательности к молодым работникам, похвалил Таню за то, что привела в порядок лабораторный журнал. Профессор Рябчун только кряхтел да поддакивал.
После собрания я подошел к Вере. Она решила: буду оправдываться. Задержала подружку как свидетельницу. Ну, я и высказал все, что думаю об их отношении к Тане, да заодно и к работе тоже.
Вера все поняла по-своему.
— На свежинку потянуло? С чужим ребенком возиться не хочется, Петенька? Понятно… А ты, милок, хитрей, чем на первый взгляд кажешься.
Так захотелось влепить ей пощечину, что я заложил руки за спину и сжал одной рукой вторую.
С того дня Вера начала оказывать знаки внимания Николаю Трофимовичу, да так, чтобы я видел. А убедившись, что на меня это не действует, перевелась в другую лабораторию. Иногда мы встречались с ней в коридоре или в столовой, и она делала вид, будто меня не замечает. С Таней она тоже не здоровалась. Зато лабораторная посуда оставалась целой.
* * *
Узор капилляров, который я видел в окуляре микроскопа, меня не радовал. Мышечная ткань после перестройки должна была стать несколько иной. Я взял приготовленные Таней срезы и вставил в объектив. Покрутил верньер, и в поле зрения показалась часть клеточного ядра…
Чье-то теплое дыхание защекотало затылок. — Не помешаю, Петр Петрович? Срезы удались? — Спасибо, Таня. Срезы отличные. Смотрите, как четко видны хромосомы. Третья фаза. Настоящие свитки с информацией. Одного хватило бы на собрание сочинений…
Меня уже «понесла нелегкая». Я всегда волновался, был в каком-то приподнято-взвинченном настроении, когда наблюдал результаты наших экспериментов. Даже если они были не вполне удачными, как сегодня. Ведь мы вторгались в такие интимные тайны природы, на которые еще двадцать лет назад никто и не помышлял замахиваться. Уже были готовы схемы перестановок, уже мы точно знали не только, что нужно перестроить в гене, чтобы вызвать перестройку в организме, но и как это сделать. Уже были готовы отлаженные приборы и выверены методы генной инженерии — этой «науки богов», как назвал ее однажды в пылу дискуссии Виктор Сергеевич. Он-то ведь тоже грешил фантазией и поэзией, и это нас роднило больше всего. Да, мы могли уже по заказу получать существо мужского или женского пола, заказывать цвет глаз, волос, строение скелета, тип темперамента. И я, рядовой боец «науки богов», чувствовал себя в некоторые минуты демиургом. Конечно, я никому не говорил об этом своем настроении, я берег его от отрезвляюще-насмешливых слов и глаз, даже от собственного скептицизма. Только иногда мои романтические наклонности прорывались в присутствии близких людей, вот как сейчас, в присутствии Тани. И тут я спросил себя: «Выходит, она уже стала близкой? А ну как обольет тебя ушатом холодной воды? Обнимет, например, за шею, зевнет легонько и скажет Вериным голосом: «Бросил бы ты пустые фантазии, Петенька. Премию нам в этом квартале дадут?»
Я даже вздрогнул, когда над ухом снова послышался чуть запинающийся голос:
— Нам говорили на лекции по генетике, что каждая клетка хранит в себе информацию о строении всего организма.
— Избыточная сложность с точки зрения техников. Но только так клетка может бесперебойно функционировать в сложнейшем сообществе, называемом организмом. Единый принцип — частица содержит в себе целое. А в результате — в каждой вашей клетке, Татьяна, — возможность вашего воссоздания. Не видите в этом ничего символического?
— Каждая клетка человека несет в себе всего человека, — отозвалась девушка.
— Именно так…
* * *
«20 января лаборантка 3-го отдела тов. Михайленко Т. Р., обманув младшего научного сотрудника П. П. Романовского, ушла с дежурства в кино. Во время ее отсутствия из-за преступной небрежности в обращении с ядохимикатами был отравлен и погиб подопытный шимпанзе.
Объявляю тов. Михайленко Т. Р. строгий выговор. Из зарплаты тов. Михайленко Т. Р. удерживать по 20 % до полной выплаты стоимости подопытного шимпанзе.
Директор института генной инженерии академик Слепцов В. С.».Прочитав приказ, я поспешил записаться к директору на прием «по личным вопросам». Когда возвращался из приемной, в коридоре лабораторного корпуса встретил Таню. Оказывается, она ждала здесь меня.
— Я хочу вас о чем-то попросить, Петр Петрович, можно? — с тревогой заглянула мне в лицо.
— Можно, — украдкой я приглядывался к ней. Девушка казалась спокойной.
— Не нужно ничего объяснять начальству, Петр Петрович. — Почему? Ведь в приказе неправда. Вы меня не обманывали. — Не имеет значения. — А что имеет значение? — Смерть Тома. И… — Что «и…»? — Да это я так подумала, про себя: «и то, что может еще случиться».
— Ах, предчувствие? Но оно на чем-то основано? Так вот, об этом тоже необходимо поговорить.
Она словно заглянула в мои мысли, отрицательно качнула головой:
— Девчонки этого никогда бы не сделали. — Кто же? — Если бы знать… — Может быть, по неосторожности… — Вряд ли… За каждой ее фразой клубился туман недоговоренности. — Да скажите вы прямо наконец о ваших предположениях. — Не могу, Петр Петрович, нет у меня нужных слов. — Мистика! — рассердился я. Но она посмотрела с такой мукой, что моя злость растворилась. Ее пухлые детские губы дернулись и выпятились, словно для поцелуя. Теперь я разозлился на себя за то, что мои мысли в отношении Тани постоянно принимают одно направление. Но я, рядовой демиург, знающий, как перестроить клетку, ведающий, какие микродоли вещества являются причинами сложнейших поступков, — что я мог поделать с собственными клетками и микродолями? Внезапно для себя предложил: — Пойдем сегодня в кино? — Пойдем, — согласилась она, и я вспомнил, как на такое же предложение Толика на роликах она ответила вопросом: «А какой фильм?»
