Евгений Филенко - Мужчина и женщина в Стране Озёр
— Хм! Пожалуйста! Разглядывать вас не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Я вообще не представляю, что это кому-то может показаться приятным!
Амелинчук тяжело вздохнул. Он узнал ее.
У Тикси была слабость выдумывать всем прозвища. Нечасто он отваживался обнародовать свою коллекцию. Но редкий человек из тех, с кем сводила его судьба, избегал участи экспоната… После того вечера, когда они встретились впервые, Тикси прозвал ее Сердитой Чухонкой. И если бы однажды ему предрекли приключение на двоих, Сердитая Чухонка с «Гончего Пса» была бы последней, с кем он предпочел бы разделить свою участь. Впрочем, с фигурой у нее все было в полном порядке, и Тикси как честный человек не мог не отметить этого.
Дорис тоже узнала его. И прежние, уже порядком позабытые антипатии пробудились в ней с новой силой. Меньше всего она хотела быть спасенной от гибели этим разнузданным юбочником и горлопаном с «Геркулеса». Ей невыносима была сама мысль о том, что он оказался первым, увидевшим ее наготу. В то же время она вынуждена была признать, что вел он себя достойно, выглядел мужественно… во всех отношениях. И, очевидно, пользовался успехом у женщин по заслугам.
Они оглянулись одновременно.
— Ну, что вам еще?!
— Хотел посмотреть, не ест ли вас кто-нибудь!
— Думаю, вас бы это только обрадовало!
— Но я не желал бы стать вторым блюдом!
— Вами он побрезговал бы!
— А вами бы отравился!
Эйнола оскалилась, как дикая кошка, сжала кулаки и, начисто позабыв о стыдливости, шагнула навстречу Амелинчуку, который и не думал на этот раз отступать. Несколько мгновений они стояли лицом к лицу, трясясь от злости.
«Все-таки она хорошенькая, — вдруг подумал Тикси. — Хотя и сатана характером.»
«Ах, если бы мой „второй“ походил на него, — подумала Дорис. — И в то же время не был им…»
— Какого черта, — сказал Тикси, отводя взор. — Кажется, мы попали в одну передрягу. Что мы собачимся? Нужно как-то выпутываться. А уж потом постараемся оказаться как можно дальше друг от дружки.
— Согласна, — произнесла Эйнола, опуская глаза. — Но это не повод, чтобы меня разглядывать.
— Я вас не разглядываю. Но коли здесь живут ТАКИЕ хозяева, мне просто необходим полный круговой обзор. И я не виноват, что иногда в его зону попадаете вы. Я забочусь о вашем же благе. До ваших прелестей мне нет никакого дела…
— Мне до ваших — тоже! — сказала она с нескрываемым раздражением.
17
Дорис сидела неподалеку, поджав ноги и осторожно расплетая свалявшиеся в колтун волосы. Будто отдыхающая русалка, только без дурацкого рыбьего хвоста. Она делала вид, что целиком поглощена этим занятием и потому не обращает внимания на редкие косые взгляды, что бросал на нее Тикси — якобы из соображений безопасности.
— Хотел бы я знать, в чем заключается этот проклятый «эффект зизезап», — сказал он. — Тогда, может быть, мы поняли бы, как попасть домой. Что у вас тут? «Марабу», как и у меня?
Дорис кивнула.
— Видимо, это явление естественного экзометрального перехода, заметила она задумчиво. — Странно только, что никто его не исследует. Это дало бы нашей науке много полезных сведений. Природа совершает те же действия, что и цивилизация. Но при этом она затрачивает меньше усилий.
— Чей это афоризм?
— Мой. Только что придумала.
— Когда же нам исследовать все, что за пределами наших секторов? Тикси пожал плечами. — Мы у себя-то ничегошеньки не успеваем толком разглядеть. Кстати, чей это сектор?
— Ничей. Нейтральные воды.
— Значит, хватятся нас не скоро. Мы здесь торчим часов восемь. Когда еще когитры всполошатся…
— Полагаю, мой забеспокоится первым, — уверенно произнесла Дорис. — Я не имею привычки надолго покидать борт, не предупреждая об этом заранее. А ваш, если он во всем подобен хозяину, вообще может никогда не спохватиться.
— Это попытка меня оскорбить? — ощетинился Тикси.
— Простите, я не хотела, — с ангельским смирением ответила женщина.
— Во всяком случае, пройдет какое-то время, прежде чем любой из них догадается поднять «марабу» в воздух. Брошенная на берегу одежда должна побудить их начать самостоятельный облет планеты и вдобавок вызвать спасателей.
— А планета бо-ольшущая… К тому же, они могут решить, что мы просто утонули.
— Кажется, мой должен сразу догадаться, в чем дело, — пробормотал Тикси. — Он что-то знает про «зизезап».
— И вы не выяснили у него никаких подробностей?!
— Я не подозревал…
— И полезли на поверхность чужой планеты, пораженную каким-то таинственным эффектом, ничего о нем не ведая? — Дорис издевательски расхохоталась. — Нет, положительно вы ненормальный!
— Между прочим, вы поступили точно так же, — огрызнулся Амелинчук.
— Я — другое дело!
— Это отчего же? Результата мы добились абсолютно тождественного. Если не считать того, что не окажись на этой планете — совершенно случайно! — меня, вас бы уже переваривал гигантский слизняк!
— Долго вы будете мне напоминать об этом? — возмутилась Эйнола. Может быть, вы еще потребуете от меня благодарности?
— От вас дождешься, — фыркнул Тикси.
— Если хотите знать, — продолжала Дорис, — ваше соседство мне уже порядком надоело. Но я вынуждена его терпеть, потому что, как вы это с подлинно мужским тщеславием подчеркиваете при каждом удобном случае, не способна защитить себя. Увы, это так. Но неужели уже то, что я, скрепя сердце, принимаю вашу помощь, не есть проявление моей признательности?! Хм!
— Вы потрясающая женщина, — заявил Амелинчук. — Нужно иметь подлинный талант, чтобы так ловко все ставить с ног на голову.
— С головы на ноги, — строго поправила его Дорис. — Это вы, мужчины, в незапамятные времена опрокинули элементарные представления о порядочности и чести. А потом сделали вид, будто так и полагается. И перестаньте на меня таращиться!
Тикси, опомнившись, уставился в небо, подернутое тончайшей облачной кисеей.
— Лучше подумайте, как нам оказаться на наших кораблях до прилета спасателей, — сказала Эйнола. — Не знаю, как вы, а я не хотела бы предстать перед ними в таком виде.
За его спиной зашуршало. Тикси сторожко вскинулся, ожидая появления очередного местного гада. Но это была Дорис. Легко покачивая крутыми бедрами, она шла к ближайшему озеру. Забрела в воду по колено, присела на корточки и стала плескаться, смывая с себя песок.
«Рыжая ведьма, — подумал Амелинчук печально. — Не будешь ты моей. Жаль…» Он постарался со всей суровостью напомнить себе, что в конце-то концов очутился тут по пути на свидание. А это означало, что в данный момент его сердцу полагалось быть занятым. И что интерес к Сердитой Чухонке вызван исключительно эстетическими соображениями.
