Олег Овчинников - Педант
- Это вы мне? - удивился я.
- Тишина в эфире! - призвал Аркадий Петрович и добавил тоном местного демиурга: - Да будет свет!
Я зажмурился и едва не потерял равновесие, когда платформа подо мной вздрогнула и куда-то поплыла.
Однако покачивает, с удивлением обнаружил я. Легко сказать: «не шевелясь, приблизится»! Какие-нибудь перильца бы не помешали. А этот свет в лицо! Черт бы побрал пришельцев с их идиотскими требованиями! И голоса в голове - шизофренику на зависть. И бормочут, и бормочут…
Пожалуй, я был несправедлив к своему предшественнику. Неизвестно, как сам я сейчас смотрюсь со стороны. Действительно же неудобно! Вместо того, чтобы проникаться важностью момента и размышлять об ответственности перед человечеством, думаешь, как бы не свалиться с платформы и не ослепнуть от первого луча солнца. А ведь паренек еще и твердил про себя безумные стихи, чтобы не забыть от волнения. Вот бедолага! Сам-то я в текст, заново отредактированный лингвистами из числа неудавшихся поэтов, даже не заглянул. Ни к чему. Если интуиция меня не подводит - не подвела же с железным цветком! - стихи нам больше не понадобятся. Интуиция и импровизация - вот два конька, на которых я собираюсь выехать сегодня. Хотя первое требование я все-таки выучил наизусть. Полночи оттачивал формулировку и даже перед зеркалом прорепетировал, когда брился. Вот оно: «Никаких больше стихов. Прилетели на Землю - извольте выражаться по-человечески!».
И все же, когда до «гайки» оставалось метров пять, тщеславие назойливым паучком проникло в мозг. Тридцать шесть камер, подумал я и невольно приосанился, даже улыбнулся навстречу солнцу. Вадим Борисович, благородный рыцарь, спаситель человечества. Серебристый рычаг лег в руку, как древко копья, и овальная крышка люка откинулась, точно замковый мост.
В проходе показалась большая трапециевидная голова.
Никаких больше стихов! - напомнил я себе и кашлянул в кулак.
Я все еще прочищал горло, когда люк с оглушительным лязгом захлопнулся.
«Как же так! - в едином порыве возопят спустя пару часов неудавшиеся лингвисты из числа никаких поэтов. - Ведь вот же оно, буквально в первой строке! Просто никто не придал значения. Просто с предыдущим контактером все получилось само собой. Просто… »
Аркадий Петрович начнет меня успокаивать, Герасим станет биться головой о мягкую брезентовую стену, а я буду твердить, как заведенный: «меньший иль равный, меньший иль равный… »
Оказывается, рост переговорщика не должен превышать роста… вернее, длины этой ракообразной мокрицы.
Кто бы мог подумать!
То есть я хотел сказать…
Твою мать!
- «Вы пожалеете. Я же забуду про жалость!», - скорчив злобную рожу, повторил Герасим. Повторил, наверное, в сотый раз, хотя фраза и без того витала в воздухе. - Как думаете, это очень серьезно или нас просто «отодвинут» куда-нибудь за орбиту Плутона? - И, не дождавшись ответа, пропел героическим голосом: - На полюс, на полюс, на по-олюс! Или сразу на Марс махнуть?
Аркадий Петрович вздохнул.
- Одно успокаивает. Так или иначе, завтра наши мучения закончатся.
- Лучше уж так, чем иначе, - буркнул я.
- Давайте снова маленького попробуем, - сказал Герка. - От него по крайней мере этот руконогий не шарахается, как от Вадьки. Нет, вы видели, а?
Мы, разумеется, видели, и не раз, и оттого промолчали.
- Это же никаких физиономистов не надо. Лапки передние подогнулись, с лица позеленел и это… вокруг рта - зашевелилось. Борода, в общем.
- Вот балада? - пробормотал я, задумчиво почесав под носом.
- Что? - Герасим настороженно покосился на меня. Должно быть, что-то в моем взгляде натолкнуло его на новую мысль. - Или, может, по психбольницам пошарим? Подберем какого-нибудь стихоплета малорослого, который на древней поэзии мозгами тронулся. А еще, я слышал, бывают эти… педанты параноидальные. Вот кто решил бы все наши проблемы!
Я медленно поднял на него глаза.
- Ты пошутил?
- Ну, типа.
- А я серьезно. Дай телефон. Быстро дай мне телефон.
- Вы что-то придумали, Вадим? - с надеждой спросил профессор.
- Не знаю. Может быть. Правда, меня за это убьют.
- Так нас всех вроде завтра… - хмыкнул Герка.
- Когда всех - не так обидно, - сказал я. - Все, тихо! Алёнка, не спишь? Вот умница. Слушай, тут такое дело… Ты только сразу не начинай ругаться…
Последующие двенадцать часов были наполнены событиями под завязку. Обо всех этих заботах, волнениях, угрозах, нервных срывах и бестолковой суете можно написать целую монографию. Чего стоит, к примеру, одна только фраза: «В противном случае я снимаю с себя обязанности координатора проекта». Но лучше уж я снова воспользуюсь хитроумным кинематографическим приемчиком.
Итак…
ПРОШЕЛ ДЕНЬ.
А следом за ним еще восемь.
- Ты все запомнил? - спрашиваю я, сидя на корточках перед маленьким контактером.
- Ага.
Точно? -Ага.
- Но смотри, не раньше, чем вы окажетесь в беседке. И не вздумай снова вынуть наушник!
- Ага, ага.
Видно, что ему не терпится запрыгнуть на единственную в своем роде летающую платформу.
- Ну давай, - вздыхаю я, тем более что зануда Герка уже объявил тридцатисекундную готовность.
Платформа даже не вздрагивает. И маленький контактер совсем не щурится от яркого света. «Я тоже когда-то так умел, - приходит воспоминание. - Не мигая, смотреть на солнце».
Люк распахивается. Пришелец уже стоит на пороге. Ждет.
- Дай луку! - требует маленький контактер, а когда одна из сорока восьми конечностей тянется к нему, возмущенно добавляет: - Не та лука!
Досадное недоразумение, повторяющееся изо дня в день, устранено, после чего парочка, рука об руку, спускается с платформы.
- Тепель покатай меня! - говорит человек пришельцу и, не дожидаясь разрешения, забирается на широкую гладкую спину. - Ну ты куда? Не в ту столону! Ох, нитего не помнит!
Под громкое сетование «эй, ты тего еле-еле плетешься?» парочка приближается к беседке, дважды объезжает ее по кругу, сначала - по часовой стрелке, потом - против, и наконец скрывается внутри.
При этом и голубые глазища человека, и стекловидные отростки пришельца светятся одинаковым восторгом.
Они появляются через сорок пять минут: на большее у землянина не хватает усидчивости. Минут пять выписывают причудливые петли и зигзаги вокруг беседки, потом пришелец возвращается на корабль, а землянин бежит прямиком ко мне. Он говорит: «На, пап!» и «Влоде нитего не пелепутал» - и протягивает очередной исписанный листок, а я бегло просматриваю текст и улыбаюсь. Пришелец действительно мастерски владеет письменной речью, хотя слишком уж буквально воспринимает устную. Но это ничего: где не справляются логопеды, помогут корректоры, ведь, я надеюсь, наш сорокавосьми-рукий друг не обидится, если мы слегка отредактируем записанный под диктовку текст столь важной для всего человечества «Деклалации о намелениях».
