Евгений Прошкин - Слой Ноль
Виктор помочился на заднее колесо и выковырял из пачки новую сигарету — разнообразие привкусов можно было забить только куревом. Попутно предстояло сориентироваться, куда это его вчера занесло. Если территория дружественная — нормалек, если нейтральная — тоже терпимо. А если чужая...
«Свалить бы, пока не поздно», — родилась трезвая мысль.
Виктор обошел свой «Мерседес» и, похлопав по ржавой крыше, взглянул на небо. Дождя вроде не намечалось, но и солнца тоже не было. Беда, а не погода.
Дома с серыми, в потеках стенами стояли вокруг плотной коробкой — непонятно даже, как заехал. На веревках, натянутых между железными лестницами, болталось такое же серое, тяжелое на вид белье. Из открытых окон вместе с запахами пищи неслись незлобивые ма-тюги, тоскливые песни и звон железной посуды: народ похмелялся.
Виктор зевнул, щелчком отбросил окурок и, еще раз хлопнув по крыше, пошел садиться за руль. Внезапно в салоне раздалось какое-то шуршание. Мухин резко отпрыгнул в сторону и, выхватив из кармана нож-бабочку, двумя привычными движениями освободил лезвие.
На заднем сиденье снова пошевелились, и к стеклу прилипли чьи-то нечистые пальцы — стеклоподъемники в «мерее» давно уже не работали. Виктор врезал носком по облупленной ручке — дверца распахнулась, и из нее, икнув, вывалилась какая-то старая шлюха с заголенным задом.
— Эй... ты че... — медленно пробормотала она. Шлюха была пьяна — еще со вчерашнего дня, а может, и с позавчерашнего.
— Упала... упала я... — выговорила она с усилием, — Витек. Ты... Витек... у нас пиво есть?
Мухин с отвращением наблюдал, как бабища, цепляясь за мокрое колесо, поднимается на ноги, как одергивает она кожаную юбку, и все пытался вспомнить, откуда она взялась, а главное — сколько надо было принять на грудь, чтоб разделить ложе с такой выдрой.
— Ползи отсюда, — процедил он.
—Довези... — Она снова икнула. — Довези до бара. А?..
— Как тебя зовут? — неожиданно спросил Мухин.
— А тебе... што? — Женщина приняла вызывающую, по ее мнению, позу. — Тоже мне... ка... кха...
Он испугался, что ее вырвет, и поспешноотступил.
— Кхавалер нашелся! — заявила она и, лихо крутанувшись на каблуке, поплелась к мусорным бакам.
— Погоди! — крикнул Виктор.
— Ну. — Она обернулась и одарила его иронической улыбкой. — Ну и че?
— Слушай, мы вчера с тобой на дачу не ездили?
Женщина пошаталась, как бы в раздумье.
— Торчок ты конченый, понял? Дача!.. Твоя дача в Магадане. Понял?
Мухин рухнул на продавленное сиденье и с опаской потрогал приборную панель. Поверхность была теплая, твердая, пыльная — абсолютно материальная. Он повернул к себе зеркало и ощупал недельную щетину. И посмотрел на часы.
Одиннадцатое июня, пятница, девять утра.
— Ох ты-ы... — проронил Виктор.
Он машинально сунулся во внутренний карман и уже выудил оттуда паспорт — пластиковую карточку размером с обычную кредитку, как вдруг сообразил, что подсказки ему не нужны, и не глядя опустил карту обратно.
С новосельицем, Виктор Иванович...
Синяя «девятка», дача по Минке, неизвестная супруга Настя — все осталось где-то там, в другом слое. А здесь?..
Гнилой «мерс», хулиганское «перышко» и потная, в разводах майка с дешевым слоганом «Ищи меня. Смерть». И эта, как ее... просто выдра. Виктор даже имени ее не знал — зачем оно ему? Когда тянуло на экзотику, он вылавливал толстозадую у бара «Огонь — Вода». За «марочку» старая выдра делала такое, чему смазливеньким малолеткам, как говаривал Ульянов-Ленин, еще учиться, учиться и учиться.
— Дерьмо! — сказал Мухин. Не кому-то там на небе или в этом тухлом дворе. Себе сказал, самому себе, лично.
Жена не устраивала? Машина не понравилась? Дачу найти не пожелал? Так получай же, Витек...
Сегодня все было на месте: детство, отрочество, юность и что там еще полагается... Мухин помнил эту жизнь ровно настолько, насколько ее помнит любой нормальный человек. Однако от любого нормального он отличался еще и памятью о другой — чужой или своей? — жизни.
Вчерашний зоолог по-прежнему оставался в тумане, зато предыдущий слой проявился в памяти полностью — начиная с недостоверных впечатлений детсада и заканчивая боеголовкой, летящей прямо в окно, но все это было так далеко, что почти уже не тревожило. Позапрошлая жизнь... На нее мутной пленкой наслоилась следующая, а ту чугунной плитой прикрыла эта, нынешняя. Настоящая.
Мухин оттянул на животе майку и снова прочитал:
«Ищи меня, Смерть».
— Вот дерьмо...
Ему не нужно было вспоминать, как он жил в этом слое, — он все знал и так. Ведь это он и жил...
Виктор повернул ключ и с размаха — иначе не закроется — жахнул дверцей. Девять утра, самое время для визита вежливости — если, конечно, улица Возрождения в этом слое существует, за что он вовсе не ручался.
Объехав переполненные мусорные баки, Мухин увидел длинную нишу с узкой аркой в торце.
«Впишусь, не впишусь?..» — подумал он равнодушно.
«Мерседес» чиркнул правым крылом, сорвав со стены крупный ломоть штукатурки. Под задним колесом что-то хрустнуло — не иначе выпавший подфарник.
Переулок, куда он выбрался, был относительно знакомым. Виктор и не подозревал, что в километре от его дома есть такое замечательное местечко. Или, вернее, примечательное. Нужно будет поделиться с хозяином студии, он давно ищет небанальную натуру...
«О чем это я?!» — одернул себя Мухин, не переставая, впрочем, вертеть в голове эту идею. Натуры могло хватить на целую серию роликов под общим названием... ну, допустим, «На дне».
Тьфу!
«Улица Возрождения, дом двадцать один...»
Или: «Уникальный рецепт вишневого пирога». Нет уж...
Поразмыслив, Мухин свернул к своему подъезду — переодеться и глотнуть пивка.
Подняв гаражные рольставни, он вошел в квадратную квартиру-студию и на ходу стянул майку. Джинсы с фривольной заплаткой на заднице также следовало сменить, не говоря уж о носках. Раздевшись, Виктор открыл холодильник и выругался — пива не было. Он со стоном опустился на диван, служивший когда-то сиденьем не то в «Роллсе», не то в «Линкольне», и осторожно запрокинул голову на прохладную спинку.
Сзади стояла голая кирпичная стена — разумеется, имитация, но довольно качественная. На фоне этой кладки снималась заключительная часть «Детей подземелья». На студию тогда еще наехала какая-то комиссия из Госдумы, хотели их закрыть. Босс, естественно, отказался — на то он и босс, а кино, между прочим, получилось супер.
Противоположная стена была целиком заклеена распечатанными кадрами. Многие из них в чистовые редакции не вошли, тем они и были дороги Мухину: он видел то, чего не видели все остальные.
