Александр Рыжов - Земля Тре
- Идем!
- А с этим что? - спросил Коста, кивнув на очнувшегося бродягу, который сидел на мокрой мостовой и ошалело озирался по сторонам.
- С этим? Известно что - повязать и под суд. Он у меня свое получит.
Все, кто был с лавочником, зашумели: "Судить... судить..." - но Коста вдруг скинул с плеча котомку, достал матерчатый кошель, вынул оттуда три гривны и протянул торговцу.
- Вот что... Уступи-ка мне его.
Лавочник вытаращил глаза:
- Зачем?
- Жалко... Глядишь, со временем одумается, человеком станет.
- Этот? Да никогда!
- Как знать. Ну что, по рукам?
Гривны брякнули в широкой ладони Косты, но лавочник отвернулся, буркнул через плечо:
- Забирай даром.
Коста степенно кивнул, бросил две гривны обратно в кошель, а третью, оставшуюся, вложил в руку бродяги.
- Держи! И пораскинь умом, если он у тебя есть.
Нагнулся, поднял нож.
- А эту игрушку я заберу. Тебе она ни к чему.
Бродяга молча сидел на мостовой. Глеб, уходя, оглянулся, и ему показалось, что на щеках человека, который только что мог стать его убийцей, блеснули слезы...
Когда вернулись в лавку, хозяин водрузил чашу обратно на прилавок, любовно протер платком густо-красные, как брусничный сок, рубины. Повернулся к Глебу.
- Чем тебя отблагодарить? Денег, конечно, не возьмешь.
- Не возьму.
- Тогда подожди. - Лавочник скрылся за толстой парчовой занавесой, через минуту появился опять и положил перед Глебом маленький круглый оберег серебряную пластинку на шелковой нитке. - Прими в дар. От сердца.
Глеб взял оберег в руки, всмотрелся. На отшлифованной до зеркальности пластинке были выбиты крошечные буквы: "Се защита от зла". Не раздумывая, расправил нитку и надел оберег на шею Пяйвию.
- Это тебе.
Тот залился малиновым румянцем, протестующе замотал головой, но стоявший рядом Коста непререкаемо пробасил:
- Бери, бери. Сгодится.
Глеб еще раз оглядел стены лавки.
- Мне бы меч ненадежнее. Такой, чтоб в походе не подвел.
- К свеям собрался? - спросил хозяин.
- Да нет, дальше. - Глеб усмехнулся, повторив это слово: - Дальше...
Лавочник снял со стены обшитые зеленым бархатом ножны, медленно вытащил тяжелый меч. Мерцающий свет масляных ламп прыгнул на гладкую поверхность полированной стали, растекся, словно ручей, по узкому руслу от рукояти до острия, забурлил, вспыхивая... Глеб невольно сощурился, ощутив одновременно трепет, восторг и благоговение перед чудесным оружием.
- Держи. - Лавочник протянул ему меч. - Конечно не кладенец, но лучшего клинка во всем Новгороде не сыщешь.
Глеб с волнением принял из его рук меч и, повинуясь страстному порыву, прижался горячими губами к холодной стали.
Стояло теплое бабье лето. Сладко пахло лиственной прелью, а над Волховом то и дело поднимались туманы.
Евпатий сдержал слово - оба ушкуя были заправлены провизией и снаряжены всем необходимым. Илья собрал надежную команду из шестнадцати человек - людей бывалых и крепких, готовых идти на край света.
- Ну вот, - сказал Глеб Пяйвию. - А ты говорил, нет смелых.
От новгородской пристани отошли дождливым воскресным утром. Глеб, видя непогоду, хотел отложить отход на день-другой, но Илья уговорил не тянуть: отбывать в дождь - хорошая примета. Евпатий с причала пожелал им удачи и скупо, по-мужски махнул рукой. С тем и отчалили.
Волхов шумно катил волны, толкал ушкуи в крутые осмоленные бока. Когда Новгород растаял в тумане, Глеб перешел с кормы на нос и стал смотреть вдаль, словно надеялся разглядеть лежавшее впереди Ладожское озеро. Рядом, борт о борт, шел второй ушкуй, старшим на котором был поставлен Илья.
- Что, кормщик, грустно? - услышал Глеб голос Косты.
Не отрывая взгляда от волн, тот ответил:
- Грустно... Вот здесь, - показал на грудь, - колет.
- Пройдет. Пока до Ладоги дошлепаем, втянешься, печаль ветром выдует. А если в бурю попадем, то совсем не до грусти будет - только успевай снасти крепить да воду вычерпывать.
Коста ушел на корму. Странное дело, он не сказал ничего утешительного, но Глеб почувствовал, как от сердца отлегло. Глубоко вздохнул, вбирая в легкие свежий речной воздух, повернулся и увидел перед собой лицо, которое прошлой ночью явилось ему в кошмарном сне - лицо бродяги, укравшего из лавки золотую чашу.
- Ты?! - Рука ухватилась за рукоять меча. - Откуда?
Бродяга молча ткнул пальцем под ноги, и уголки его губ разошлись в ухмылке.
- Снизу? - В сердце Глеба шевельнулась ледяная игла, но бродяга спокойным тоном пояснил:
- Из трюма. Где бочки.
- Прятался в трюме? - оторопело спросил Глеб. - Зачем?
- Хотел уйти с вами.
- Ты знаешь, куда мы идем?
- Знаю.
- И не боишься?
- Нет.
Глеб задавал вопросы не думая, голова соображала туго, а пальцы все еще нервно сжимали меч. Выручил подошедший Коста. Он скользнул по бродяге спокойным взглядом и спросил невозмутимо:
- Никак одумался?
Вместо ответа тот порылся в лохмотьях, которые заменяли ему штаны, извлек оттуда гривну и на раскрытой ладони протянул Косте.
- На. Не пригодилась.
- Она и мне ни к чему. Оставь... на память. Куда плывем, ведаешь?
- Ведаю. Там что, серебро не в ходу?
- Не знаю. По мне, в чужих краях крепкий кулак любых денег дороже. Как звать-то?
- Савва.
- Холоп?
- Бывший... - процедил бродяга сквозь зубы.
- Оно и видно. Что делать умеешь, кроме как воровать?
- Много чего. Могу снасть тянуть, могу грести. Было время, в домнице работал.
- А лук со стрелами держал когда-нибудь?
- Приходилось.
- Хорошо. - Коста взглянул на Глеба. - Ну что, кормщик, берем его к себе?
Глеб замялся. Беглый холоп... вор... В походе, где все решает вовремя подставленное плечо, иметь под боком такого человека небезопасно, совсем небезопасно. Но куда его теперь? Высадить? Неловко. Вдруг он и впрямь с душой?
- А ты как думаешь? - спросил Глеб, и Коста по глазам прочитал: "Как скажешь, так и будет".
- Я думаю, надо взять. Нутром чую, не подведет. Бродяга застыл в напряжении, ожидая приговора.
- Ладно. - Глеб согласно кивнул. - Пусть остается.
...Волхов прошли без приключений, но когда вышли на простор Ладоги, небо нахмурилось - на солнце набежала тень, и, словно морщины на лбу, стали собираться серыми складками грозовые облака. К вечеру последний синий лоскут исчез за плотной завесой, и сразу же ударил гром. Глеб по совету Ильи приказал править ближе к берегу. Порывистый ветер колотился в паруса, ушкуи качались и вздрагивали, будто кто-то невидимый громадными ногами пинал их в борта и в корму.
Посыпал дождь, крупный и тяжелый. Высокие волны взлетали кверху, скалясь зубастыми гребнями и разбрасывая белую слюну, словно затеяли с небом игру - кто кого переплюнет. Справа, в колеблющейся дымке, показался берег.
