Юрий Нестеренко - Стихи (2)
Оставив планете свой город, свой каменный остов...
Так участь полипов совсем безразлична тому,
Кто смотрит в закатных лучах на коралловый остров.
1998
"В этом городе, похожем на общественный сортир..."
В этом городе, похожем на общественный сортир,
Словно опухоль из клеток, состоящем из квартир,
Воплотившем единенье суеты и духоты,
Средь бесчисленных и прочих проживаешь также ты.
Ты выходишь на работу ровно в 8:45,
Отсыпаешься в субботу, а потом не спишь опять,
И по улицам унылым, что открыты злым ветрам,
Полусонный, одурелый, ты плетешься по утрам.
Волоча портфель с делами, словно каторжник - ядро,
Вечно сдавленный телами в переполненном метро,
Вечно в поисках минуты, чтобы дух перевести,
От зарплаты до зарплаты, с девяти и до шести.
Вечно дышащий бензином, потом, пивом, табаком,
В толкотне по магазинам пробираешься бочком,
Чтобы вечером, желудку нанеся обычный вред,
Отключаться на диване под привычный телебред.
Ах, тебе бы жить на юге, в припортовом городке,
И бродить бы на досуге по округе налегке,
Размышлять не о зарплате - о безбрежности стихий...
Ты писал бы вечерами превосходные стихи.
Ах, тебе бы жить в поместье и носить приставку "фон",
Дорожить фамильной честью, не слыхать про телефон,
Наблюдать сквозь окна замка, как ползет седой туман,
И писать бы философский многоплановый роман.
Иль в ином тысячелетье - любо-дорого смотреть:
На далекой жить планете, два столетья не стареть.
Ты б под солнцами чужими, при оранжевой луне,
Тоже что-нибудь писал бы, гениальное вполне.
Но увы! Твоим талантам прогреметь не суждено,
Ты и сам о них не знаешь, а узнаешь - все равно
Удушают, убивают, выпивают их до дна
Эти люди, этот город, это время и страна...
1998
"В одной стране - возможно, что восточной..."
В одной стране - возможно, что восточной,
Возможно, не совсем - не в этом суть
Во время оно царствовал тиран.
Предшественник его был добрый царь
При нем министры и чины пониже
Все как один, добро любили тоже,
И оттого добра у них немало
Скопилось в погребах и закромах;
В казне же вовсе чудеса творились:
Бывало, соберут, к примеру, подать,
И казначей, отперши семь замков,
В сундук казенный бросит горсть монет
Так ни одна не звякнет - оттого,
Что ни одна не долетит до днища!
Куда девались? Черт их разберет!
Народ спервоначалу не роптал,
Зане и сам был испокон веков
Добролюбив и к чудесам способен,
Но в некий день злосчастный оказалось,
Что в царстве больше нечего украсть!
И вот тогда-то дружный глас народа
Решительно потребовал порядка,
И на престол был возведен тиран.
Тиран и впрямь порядок обеспечил,
От ржавчины очистив древний меч,
И рвение похвальное являя:
При нем ворам отпиливали руки,
Бандитов утопляли в нужном месте,
Мздоимцев вешали, прелюбодеям
Щипцами вырывали грешный уд
Короче, добродетель процветала!
И среди мудрых сих установлений
Особенно отметить надлежит
Одно: как именно решил тиран
Вопрос проклятый о свободе слова.
(А, надобно сказать, сию державу
Не миновала тяжкая напасть
Поэтов было там, что тараканов!
И каждый, как обычно, мнил себя
Пупом земли, посланником небес,
Заступником народа, гласом божьим,
Огнем палящим, чистым родником,
Столпом культуры и грозою тронов
Насчет певцов любви вообще молчу.)
Так вот, тиран цензуру упразднил,
Отправил кучу сыщиков в отставку
И учредил взамен такой порядок:
При нем любой поэт без исключенья,
Будь он хоть гений чистой красоты,
Хоть графоман, придурок и пропойца,
Хоть юноша безусый, хоть старик,
Хоть вообще не мужеского пола
Явиться мог в специальный департамент
И рукопись приемщице отдать.
И тотчас же, на средства государства,
Стихи его дословно, без изъятий,
Включая и гражданственные оды,
И едкие сатиры на тирана,
И дерзкое хуление святынь,
И всякое срамное непотребство,
И, наконец, любой бездарный бред
Печатались большими тиражами!
(Зане тиран был деспот просвещенный,
Знал грамоте и даже разрешил
В стране книгопечатные машины.)
При этом самый лучший экземпляр,
В красивой твердой глянцевой обложке,
Шел автору.
На следующий день
На площади, запруженной народом,
Поэт, в венце лавровом, в белой тоге
(Или в венце терновом и в лохмотьях
Тут кто как пожелает) восходил
На эшафот, покрытый алым шелком
(Автографы попутно раздавая),
Торжественно жал руку палачу
(А впрочем, мог и плюнуть - ведь недаром
Палач надбавку получал за вредность),
И наконец, склонив на плаху шею,
Под визг поклонниц и рукоплесканья,
В единый миг лишался головы.
Казненного останки в тот же день
На Кладбище Поэтов погребали,
И книгу в твердой глянцевой обложке
В гроб клали с отсеченной головой.
Был много лет незыблем сей обычай,
Среди других, тираном учрежденных,
Но время быстролетно, как ни жаль
Над ним не властен ни один правитель!
И как-то раз, проснувшись поутру,
В газетах жители прочли в испуге:
"Тиран помре! Да здравствует свобода!"
Испуг, однако, оказался краток:
Уж к вечеру какой-то сорванец
Навозом мазал статую тирана,
Потом Республиканский Комитет
Провозгласил отмену смертной казни
И двери тюрем настежь распахнул
Короче, понеслось. И вскоре воры,
Бандиты и мздоимцы процвели,
Казна пустела, подать не сбиралась,
Солдаты пропивали щит и меч,
А девы юные, утратив стыд,
Уже прилюдно предавались блуду...
И как вы думаете, кто хулил
Всех более все эти перемены?
Кто больше всех жалел и сокрушался
О прошлом?
Ну конечно же, поэты!
Ведь при тиране каждому из них
Надежно гарантировалась слава,
Поклонницы, восторженные толпы,
Молчание зоилов (ведь ругать
На смерть идущих было неэтичным),
Немалые, при жизни, тиражи
И мученический венец впридачу!
А ныне - где все это? Ах, увы!...
Когда вам скажут (сам я часто слышал):
"Тиран поэтов извести не мог,
Республика же извела" - не верьте:
Практически во всяком кабаке
Увидите вы кучку оборванцев,
Нечесанных, испитых, неопрятных,
Средь коих всяк с горящими глазами
Кричит другим: "Я гений! Вы дерьмо!"
Иной его хватает за грудки,
Тот - в волоса вцепляется собрату,
И глядь - уж все они тузят друг друга,
