Филип Дик - Помутнение
— Зачем тебе глушитель? — спросил Лакмен, держась в стороне. — Глушители ведь запрещены.
— В условиях нашего вырождающегося общества и бесправия личности каждый стоящий человек должен быть постоянно вооружен, — мрачно заявил Баррис. — Для самообороны.
Он закрыл глаза и выстрелил. Раздался дикий грохот, на время оглушивший всех троих. Вдали залаяли собаки. Баррис с улыбкой стал разворачивать алюминиевую фольгу. Ему, казалось, было забавно.
— Вот так глушитель… — выдавил Чарлз Фрек, ожидая появления полиции. Десятка полицейских машин.
— В данном случае звук скорее усилился, — объяснил Баррис, показывая Лакмену кусок прожженной резины. — Но в принципе я прав.
— Сколько стоит этот пистолет? — спросил Чарлз Фрек. Он никогда не держал пистолета. Несколько раз у него были ножи, но их вечно крали.
— Пустяки, — ответил Баррис. — Около тридцати долларов, подержанный.Он протянул пистолет Фреку, и тот с опаской попятился. — Я продам его тебе, — пообещал Баррис. — Ты обязательно должен иметь оружие, чтобы защищаться от обидчиков.
— Их хоть пруд пруди, — иронично вставил Лакмен. — Видел на днях объявление в «Таймс». Предлагают транзисторный приемник тому, кто удачнее всех обидит Фрека. — Лакмен повернулся к Баррису. — Я думал, ты корпишь над цефаскопом. Уже сделал?
— Работа очень сложная, — наставительно сказал Баррис. — Мне нужно отдыхать. — Он отрезал перочинным ножиком еще кусок пористой резины, — Этот будет совершенно бесшумным.
— Боб думает, что ты работаешь над цефаскопом, — пробормотал Лакмен. Лежит сейчас в постели и думает, а ты тут лупишь из пистолета…
С меня довольно, думал Боб Арктор. Он лежал в темной спальне, слепо глядя в потолок. Под подушкой был его полицейский револьвер; он автоматически достал его из–под кровати и положил поближе, когда услышал выстрел в заднем дворе. Чисто машинальное действие, направленное против любой и всяческой опасности.
Но револьвер не защитит от такого изощренного коварства, как порча самой дорогой и ценной вещи. Вернувшись домой после доклада Хэнку, он сразу же проверил остальное имущество. Что бы ни происходило, кем бы ни был таинственный враг, следует быть готовым ко всему. Какой–то ополоумевший торчок старается ему нагадить, не попадаясь на глаза. Даже не человек, а скорее ходячий и укрывающийся симптом их образа жизни.
А ведь было время, когда он жил не так. Не надо было прятать под подушкой револьвер, и лунатик не стрелял ночью во дворе бог знает с какой целью: а другой псих (может быть, и тот же самый) не ломал невероятно дорогой цефаскоп, который всем приносил радость… В те дни жизнь Роберта Арктора текла иначе: у него была жена, как все жены, две маленькие дочурки, приличный дом… Но однажды, вытаскивая из–под раковины электропечь, Арктор ударился головой об угол кухонной полки. И совершенно неожиданно прозрел. Внезапно он осознал, что ненавидит не полку — он ненавидит жену, дочерей, задний дворик с газонокосилкой, гараж, центральное отопление, все и всех в своем собственном доме. Он захотел уйти, он захотел развода. И получил, что хотел. И вступил постепенно в новую жизнь, где всего этого не было.
Возможно, ему следовало сожалеть о своем решении. Но сожаления он не испытывал. Та жизнь была слишком скучна; слишком предсказуема, слишком безопасна. Все элементы, ее составляющие, находились прямо перед глазами, и ничего неожиданного случиться не могло. Словно пластиковая лодка, которая будет держаться на плаву вечно, пока наконец не затонет ко всеобщему облегчению.
Но в том мрачном мире, где он обитал теперь, в кошмарных неожиданностях, и странных неожиданностях, и, крайне редко, приятных неожиданностях недостатка не было.
Например, варварская порча цефалохромоскопа. Рассуждая здраво, совершенно бессмысленная. Но очень мало из того, что происходило долгими темными вечерами, можно было бы назвать здравым. Загадочный акт мог совершить кто угодно и по самой невероятной причине. Любой человек, которого он знал или встречал. Любой из восьми дюжин свихнувшихся параноиков. Вообще любой, совершенно незнакомый псих, выбравший наугад фамилию из телефонной книги.
Или ближайший друг. Может быть, Джерри Фабин. У него были абсолютно выгоревшие, отравленные мозги. Однако вряд ли Джерри сумел бы снять нижнюю панель. Скорее всего он до сих пор торчал бы здесь, откручивая и закручивая один и тот же винт. Или попросту разбил бы все молотком. Так или иначе, будь это дело рук Джерри Фабина, кругом бы валялись яйца букашек… Против воли Боб Арктор криво улыбнулся. Поделиться с Хэнком? Но чем они смогут помочь? В такой работе риск неизбежен.
Она не стоит того, эта работа, подумал Арктор. Не стоит всех денег на проклятой планете. Но дело все равно не в деньгах. «Как вы решились?» — спросил однажды Хэнк.
А что человек знает об истинных мотивах своих поступков? Может быть, скука, стремление действовать. Тайная неприязнь ко всем окружающим. Или кошмарная причина: наблюдать человеческое существо, которое ты глубоко любишь, которое ты обнимал и целовал и, главное, которым ты восхищался, — видеть, как это теплое живое существо выгорает изнутри, от сердца. Пока не защелкает, как насекомое, без конца повторяя одно и то же предложение. Запись. Замкнутая петля пленки. «…если бы мне дали еще одну дозу…». Ему представилась картина: мозг Джерри Фабина в виде исковерканной схемы цефалохромоскопа — погнутые, перекушенные, спаленные провода, оторванные концы, вьющийся дымок и едкий запах. И кто–то сидит с вольтметром, замеряет цепи и бормочет: «Да–а, надо менять почти все конденсаторы и сопротивления…». И наконец от Джерри Фабина пойдет один только фон. И с ним бросят возиться.
Однажды они придумали историю (точнее, Лакмен придумал, у него это лихо получается) — психиатрическое объяснение помешательства Джерри на тле. Разумеется, истоки лежат в его детстве. Понимаете, приходит однажды Джерри первоклашка домой, зажимая под мышкой свои маленькие книжечки, а в гостиной рядом с его матерью сидит этакая здоровенная тля, и мать с обожанием на нее смотрит.
— Что происходит? — спрашивает крошка Фабин.
— Перед тобой твой старший брат, — говорит мать. — Теперь он будет жить с нами. Его я люблю больше, чем тебя. Он способен на такое, что тебе и не снилось.
И с тех пор родители Джерри Фабина постоянно сравнивают его с братом–тлей и унижают как могут. По мере того, как они оба растут, у Джерри вырабатывается комплекс неполноценности — что вполне естественно. Окончив школу, брат получает направление в институт, а Джерри идет работать на бензоколонку. Потом брат–тля становится знаменитым врачом или ученым; ему присуждают Нобелевскую премию. Джерри протирает ветровые стекла. Наконец, Джерри убегает из дома. Но подсознательно он убежден в превосходстве тли. Сперва он воображает себя в безопасности, но потом…
