Влад Савин - Огонь и вода
Войдя наконец в заведение под кренделем, Леон взглянул на часы — с облегчением убедившись, что не опоздал. За соседним столиком четверо пролетариев успели уже набраться до состояния кроликов, будто искали истину в вине; отвернувшись от них, Леон стал смотреть в окно — на бульвар, как на экран кинематографа, с картинками ненастной погоды. Было сумеречно, хотя час еще не поздний — наверное, из-за собравшихся туч. Ветер очевидно усилился, и пыль полетела облаком, как на знаменитой картине "На соборной площади", которую Штрих видел в здесь художественном музее — за несущейся мутной пеленой едва заметны были дома, деревья, согнутые фигуры людей, будто плывущих среди ветра, как среди сбивающих с ног волн. Две девушки, одетые весьма прилично, но одинаково, как сестры, вошли — вернее, были буквально вдунуты внутрь, совершенно растрепанные ветром, с вздыбленными волосами, шляпками в руках и юбками на плечах; без смущения приведя себя в порядок, они осматривались, куда сесть — и взгляд одной из них остановился на Леоне, явно склоняя к знакомству. Штрих отвернулся. Девушка была миловидной, как и ее подруга — и в другое время Леон не отказался бы; но то прежнее время, когда он еще не знал Зеллу, ушло безвозвратно.
Назначенный час настал, а Зеллы все не было — и Леон забеспокоился. Ожидание становилось невыносимым; он досчитал про себя до ста, затем до двухсот — и еще раз, медленнее.
— Здравствуйте, сударь! — вдруг услышал Штрих — и простите меня.
Она стояла рядом — и также смотрела в окно. Леон едва различал ее изящный профиль, под опущенной вуалью громадной шляпы с искусственными шелковыми розами. На ней было темно-серое платье, цвета сумерек, шелестящее при каждом движении, под обычным синим плащом. Узкая рука в длинной до локтя темной перчатке сжимала сложенный сиреневый зонт. Ее наряд больше подходил для театра, официального визита, или иного торжества, важного события, чем для прогулки в ненастную погоду — но это совсем ее не смущало. Она стояла перед ним — Прекрасной Дамой, будто сошедшей с иллюстрации к тем самым стихам, подписанным А.Б. И она пришла к нему, через бурю и дождь — как героиня другой поэмы. Хотя дождя пока еще не было — в чем убедился Штрих, глянув в окно. Но несомненно, должен был пойти, и очень скоро.
Леон вскочил, спеша придвинуть стул, чтобы она могла сесть, наклонился для поцелуя к ее руке. Затем он махнул слуге за стойкой — горячего чаю, или даже кофе.
— Ветер! — сказала Зелла, откинув вуаль от лица наверх — такой ветер сегодня: на ногах не стою, улетаю! Как землю всю, весь белый свет, собой заполонил. От земли и до неба — все рвет, мнет, уносит. Где затишье обычно, в дворах, переулках — сейчас круговерть. Налетает внезапно — зонт вывернет, платье раздует. Я терплю хулиганство такое, к вам навстречу спеша. И тогда ветер шляпу мою вдруг сорвал, и поймать не дает. А все зрители только смеются — вы, барышня, бросьте, все равно снова сдунет! Хорошо, на углу городовой, схватил, и мне вернул, даже откозыряв — наверное, за важную особу принял. А прическу успело растрепать, до безобразия, и шпильки все потерялись — пришлось мне в парикмахерское заведение зайти, чтобы все в порядок привести, и надеть, как было. Как вышла, на улице такой ураган был, шум страшный, кругом все рвется и летит, едва идти можно, будто не пускает меня ветер, просто ужас! Оттого и задержалась — простите, сударь; если б не прическа. Но никак не могла я перед вами, простоволосой и растрепанной быть: считайте это за мой обет, в честь нашей встречи тогда.
— Обеты берутся в раскаяние — заметил Леон — разве это большой грех, уличное знакомство?
— Все мы грешны! — ответила Зелла — возможно, в этом смысл всех бурь и гроз, посланных на нас — чтобы испытать, насколько? Может быть, сейчас вам не стоит меня провожать?
— Вы не желаете этого? — спросил Леон с беспокойством.
— Погода просто ужасная — ответила Зелла — боюсь, сударь, в такую бурю, мы не получим от прогулки ни малейшего удовольствия.
— Как жаль, что люди не умеют читать мысли друг друга — сказал Леон — я бы старался исполнить ваши желания раньше, чем вы бы их произнесли. Чтобы вы были бесконечно счастливы — и чтобы какой-то ветер на улице был для вас наибольшей из забот. Вместе клянутся быть не только в радости — прогулка в ясный день не обязывает ни к чему. Я же хочу быть с вами в любое ненастье — и чтобы ничто не могло нас разлучить.
Он ждал ее ответа. Со страхом — потому что вышло, как будто он объяснился ей: что если она скажет — я останусь вам лишь другом?
Зелла молча взглянула на него. Леону показалось, что в этом взгляде были смешаны самые разные чувства — нежность, жалость, еще что-то. Затем произнесла, тихо и очень серьезно:
— Не спешите давать обеты, сударь. Потому что их надо исполнять. Что ж, если вы решили — тогда идем!
На бульваре деревья метались в порывах, с шумом хлестали по воздуху ветками, трава на газонах волнами прилегала к земле; все вокруг кружилось, летело, уносилось вдаль — вместе с облаками пыли, поднятой с мостовой. И низкие серые тучи стремительно бежали над крышами, готовые пролиться дождем. Ветер ударил упругой стеной, грозя сбить с ног, обхватил за плечи, пытаясь повернуть лицом к стене. Зелла поспешно схватилась за локоть Леона, боясь быть брошенной наземь, этим безумным порывом. И сказала:
— Ну просто, конец света! Кажется мне — он будет таким: не потоп, а ураган. Все с земли сдунет — и унесет в небо. А затем назад все бросит, в беспорядке и смешав. Но когда все стихнет — жизнь начнется снова. Чтобы после повториться — через много тысяч лет.
Ветер рвал ее плащ, синими крыльями за спиной. Сбил набок громадную шляпу, жестоко трепал платье, со всеми юбками подняв выше колен. Она покраснела, не решаясь отпустить руку Леона и не зная, как придержать шляпу, в любой миг готовую улететь, или опустить юбки и завернуться в плащ, пыталась схватиться за одно, за другое — тщетно, ветер будто разоблачал ее, с каждым порывом, явно одолевая.
Прекрасная Дама — подумал Штрих — да, из тех самых стихов А.Б., Незнакомка — подхваченная революционным ураганом, когда все вокруг падает и уносится прочь. Господи, и какое же это счастье, что они встретились в этом мире, не прошли мимо — за что оно послано ему, самому обычному человеку?
— Мой падший ангел — сказал Леон — моя королева.
— Отчего падший? — спросила Зелла, воюя с ветром — потому что сейчас я буду растрепана и растерзана, до совершенного безобразия?
— Потому что я боюсь, что ты покинешь меня, взлетишь и исчезнешь.
— Не бойся — я не хочу улетать!
Ветер бросался порывами, хотел увлечь в стороны, сбивал с пути. И заставлял идти очень медленно. Но они и не спешили никуда — упорно шли навстречу буре, вместе нагнувшись против ее натиска, мимо других согнувшихся фигур. Минуту или час? — время как застыло, знакомая дорога казалась бесконечной. Вдруг налетел порыв такой силы, что все на улице остановились, обернувшись боком или спиной, чтобы устоять; они тоже остановились, оказавшись лицами друг к другу, Зелла схватилась за Леона двумя руками. И ветер наконец сорвал ее нарядную шляпу, вместе с вуалью, шпильками и шелковыми розами, и унес в небо над крышами, к серым тучам. Зелла вскрикнула, вскинула руки, пытаясь прикрыть волосы ладонями, натянуть капюшон плаща. Леон увидел ее лицо совсем близко, совершенно открытым, без вуали, почувствовал, как его словно обдало жаром — и губы их встретились, в самый первый раз, среди бури, у всех на виду, ветер поспешил укрыть их синим плащом, наброшенным на головы будто полог. Они так и стояли посреди улицы, обнявшись — когда же ветер чуть стих, то вдруг сразу поспешили отстраниться друг от друга.
