Джеймс Фелан - Карантин
– Что–то не так?
– Всё так, – ответил я.
На девушке были леггинсы и обтягивающий джемпер; и внешностью, и манерой себя вести она очень напоминала мне роскошных, недосягаемых «цыпочек» из школы – я для таких был все равно что пустое место. А тут она сидела рядом, и мы разговаривали! Я решил больше не смотреть на ее тело. Пейдж поднялась со стула и отправилась показывать мне убежище. Я пошел рядом с ней, стараясь держаться естественно; по пути она познакомила меня как минимум с десятком человек, и я всем сказал «Привет!»
– Надеюсь, отец не нагрубил тебе.
– Нет.
– Просто у него много работы, он носится, старается осмотреть всех, кто к нам попадает. И знаешь, мне кажется он немного растерян – как и мы все, впрочем.
– Пожалуй.
– Может, оставишь здесь рюкзак? – предложила Пейдж, махнув рукой на место возле выхода на террасу.
– Хорошо, – согласился я и положил рюкзак рядом с вещами других людей, набросив сверху куртку Федеральной спасательной службы; ее карман оттопыривался под тяжестью пистолета, и я потянулся, чтобы достать его.
Легким касанием загорелой руки Пейдж остановила меня.
– Он тебе здесь не понадобится. Мы в безопасности. Ты переживаешь, что…
Я не дал ей договорить:
– Да нет, здесь классно, просто я…
– Просто ты, «что»?
И вдруг мое спокойствие, уверенность в себе пропали, будто их и не было. Как сказать то, о чем я пришел сказать? Эй, ребята, вы готовы уйти со мной, ведь вместе безопаснее и все такое?
– Есть хочешь?
Этот вопрос спас ситуацию. Я улыбнулся. Пока не время. Запасись терпением, присмотрись к ним.
– Еще как!
– Тогда идем, – сказала Пейдж и взяла меня за здоровую руку. – Покажу тебе, где у нас столовая.
5
Даже не знаю, почему мне захотелось взять с собой оружие: нас защищали надежные стены, нас было много. Так зачем оно мне? Я достал пистолет, вытащил магазин и оттянул затвор, чтобы вытряхнуть последний патрон. Пустой «Глок» я затолкал поглубже в карман рюкзака и застегнул молнию, а магазин и патроны сунул в другой карман.
– Просто… просто я подумал, что тут дети, а пистолет у меня всегда заряжен…
– Классно, – улыбнулась Пейдж. – Пойдем, я тебя накормлю.
Я вышел за ней на пирс с искусственным газоном, где двое мужчин жарили на углях мясо. На столе источали умопомрачительный аромат горы готовых отбивных. Женщины накладывали всем желающим огромные порции салата с макаронами и консервированные овощи. Еще один стол занимали всякие деликатесы: здесь были соусы на любой вкус, крошечные маринованные огурчики, настоящая квашеная капуста – и это только малая часть того, что я успел рассмотреть. На отдельном столе рядом с тремя огромными кастрюлями «Чай», «Кофе», «Какао» возвышались стопки чашек и блюдечек. Люди сидели небольшими группками, ели и болтали, слышался постоянный гул непринужденной беседы.
– Что–то не так? – спросила Пейдж, и я понял, что застыл в дверном проеме с открытым от удивления ртом.
– Я…я и мечтать не мог, что попаду в такое место.
– В какое такое?
– В убежище, где кипит жизнь. Я очень давно – ну, не тысячу лет, конечно – не видел сразу столько народу. И все здесь такие, такие…
– Нормальные?
Я кивнул.
– Прямо как волосы в рекламе.
Я улыбнулся.
– Знаешь, как говорят по телеку: «для нормальных волос»… – стала пояснять Пейдж.
– Да–да, понятно, – сказал я, не дослушав, и шагнул вперед.
– Может, ты хочешь сидеть за столом один, если ты еще не оправился от шока…
– Да нет, зачем? – отказался я. К столику мы подошли, набрав полные тарелки всякой еды, и сели рядом с женщиной, уши у которой были закрыты ватными тампонами, а голова перебинтована. Я вспомнил трупы, которые видел на улицах: из глаз и ушей у них шла кровь, будто взрывная волна действовала на них изнутри, а не снаружи. Сколько всего я видел, о чем никогда–никогда не хочу вспоминать.
– Джесс, познакомься: это моя приемная мама Одри, – сказала Пейдж. Одри улыбнулась. Она была красивая, слишком приятная, чтобы быть женой Тома. Пейдж написала что–то в маленьком блокноте на пружинке и протянула его Одри. Та, прочитав, сказала:
– Привет, Джесс.
Одри протянула руку, и я пожал ее. Рука была мягкая и теплая. Женщина с сочувствием посмотрела на мою перебинтованную кисть – на повязке уже проступило пятно крови.
– Будешь пить? – спросила пожилая женщина, подошедшая к нашему столику с подносом, на котором стояли пачки с соком.
Я поблагодарил и взял яблочный. Пейдж тоже выбрала себе сок. Уходя, пожилая леди подмигнула мне.
Передо мной на тарелке лежала большая отбивная с жареным луком и томатным соусом, а рядом – огромный ломоть ароматного, еще теплого хлеба.
– Ты, наверное, почти не ел в эти дни? – спросила Пейдж.
– Ел, но… Ты знаешь, хотел сказать «но это долгая история», а на самом деле, я просто очень устал сегодня и страшно голодный, – произнес я с набитым ртом, стараясь тщательно пережевывать пищу. Я заставлял себя есть медленнее, аккуратнее, чтобы произвести хорошее впечатление, а потом прикусил щеку и пришлось «запивать» боль соком и вымученно улыбаться.
– Где ты жил? – спросила Пейдж, заглянув в блокнот своей мачехи. А мне так хотелось, чтобы этот вопрос исходил от нее самой.
– Почти все время в Рокфеллеровском небоскребе, – ответил я, пережевывая макаронный салат. Боже, каким же он оказался вкусным: песто с базиликом, сыр, оливки, а я еще посыпал этот кулинарный шедевр хлопьями перца чили.
– Там, где снимают телешоу?
– Думаю, да. Я нашел телестудию на одном из этажей. Это небоскреб на Рокфеллер–Плаза, большой и надежный. Я устроился высоко над городом, на шестьдесят пятом этаже в ресторане «Комната радуги». Оттуда открывается прекрасный вид на Нью–Йорк и есть смотровые площадки. То есть, в нынешнем виде нет ничего прекрасного, просто очень хорошо просматривается город.
– И на что он теперь похож?
Я отложил вилку и стал рассказывать, что видел, а Пейдж записывала мои слова в блокнотик. Когда я закончил, Одри улыбнулась, одобрительно кивнула и тихо спросила:
– Сколько…вас…было? – По ее голосу было понятно, что она себя не слышит.
– Нисколько. – Я ковырял еду вилкой – аппетит сразу пропал, как только нахлынули воспоминания. – Я был один. Когда началась атака, я ехал в метро…
И я рассказал им свою историю. О том, как классно было лететь на самолете из Мельбурна в Нью–Йорк, как поразил меня шумный, никогда не замирающий мегаполис, об ооновском лагере и новых друзьях, неожиданных, но таких замечательных, я говорить не стал – я начал с момента нападения на город, с того мгновения, когда все люди сравнялись просто потому, что уцелели, выжили. Я рассказал, как выбрался из туннеля и еще раз подробно описал, что видел со смотровой площадки.
