Валерий Алексеев - Проект АЦ
- Молодец, быстро освоил, - похвалил меня Игорь Степанович. - А ты рожицу нарисуй. Все так делают.
Вместо рожицы я нарисовал самолет. Он вышел кривоватый, но довольно красивый.
- Птеродактиль, не иначе, - сказал Скворцов. - Только беззубый.
Я приподнялся и увидел, что у него на кафедре лежит точно такой же лист бумаги и на нем светится контур моего самолета.
- Подожди, не стирай, - проговорил Скворцов. - Крылья самолета плохо отцентрованы. Они отвалятся в воздухе. Надо так...
Поверх моих дрожащих голубых линий загорелись пряменькие, розовые настоящий чертеж.
- А стабилизатор, прости меня, просто нелеп. Он совсем от другой машины. Понял?
Мое голубое страшилище погасло, остался лишь изящный самолетик, нарисованный розовым.
- Запомни линии, - сказал Игорь Степанович, и рисунок исчез. - А теперь сделай то же самое.
Я старательно принялся рисовать. Всякий раз, когда мой карандаш отклонялся, на этом месте повторялась розовая линия.
- Видишь? - сказал Скворцов. - Я задал программу, а ты ей не следуешь.
С третьего раза у меня получилось.
- Ну хорошо, - сказал Игорь Степанович, и самолетик погас. - Побаловались, и хватит. Ты ошибаешься: у нас не урок рисования. Просто мы осваиваем учебную технику. Начнем с математики.
И Скворцов начал быстро и толково объяснять мне самые азы - то, что известно каждому третьекласснику. Я немного расстроился, но решил потерпеть.
Объясняя, Игорь Степанович не задавал вопросов, он только негромко приговаривал:
- Это понятно. Это тоже понятно... - На моем листе вспыхивали и исчезали ряды красных цифр. - Нет, нет, тут ты путаешь. Смотри сюда... Ясно, да не совсем. Еще раз смотри... Э, голубчик, да ты и в таблице умножения не силен. Знал, да забыл... Ага, вот теперь зацепилось. Ну, тяни, тяни ниточку.
Написанное им исчезло, и в верхней части листа вспыхнул пример. Я принялся пыхтеть над ним, попутно размышляя, что при такой-то технике можно вовсе обойтись без учителя.
- Отвлекаешься, - недовольно сказал Игорь Степанович. - И вот пожалуйста...
Написанная мною семерка начала пугающе расти, толстеть, наливаться ярким красным светом. Я поспешно написал на ее месте девятку. Все стало нормально.
- Ты, Андрей, напрасно меня увольняешь, - сказал Скворцов. - Ни одна машина не может заранее знать, что у тебя семью семь - сорок семь. А вот теперь посиди, порешай примеры, а я пойду погуляю. Что-то мне нездоровится.
10
Скворцова сменил Виктор Васильевич. Он благодушно уселся за кафедрой, устроился поудобнее (ему там было тесновато), зевнул и вдруг, взглянув на меня свиными глазками, произнес:
- Удивительное дело, я совершенно не чувствую себя уставшим!
Голова моя еще гудела от непривычной нагрузки, в глазах мелькали огненные цифры.
"Ну прямо! - не удержавшись, подумал я. - Чего же тогда зеваешь?"
Виктор Васильевич игнорировал мою реплику.
- Ну-ка, Андрейчик, - совсем по-домашнему предложил он, - повтори эту фразу три раза, только молча.
Я добросовестно повторил.
- Для начала не так уж и плохо, - похвалил меня Виктор Васильевич и снова зевнул. Я подумал, что он делает это нарочно, чтобы я не особенно напрягался. А я и действительно сидел как на иголках: ведь именно сейчас начиналось то самое, необыкновенное, по сравнению с чем понятные уроки Скворцова казались мне детской забавой. - Но смотри, что у тебя получается: "Удивительное... м-э... дело... чего тут удивляться, нашел чему удивляться... м-э... как там дальше-то?.. удивительное дело... забыл... чепуха какая-то... удивительное дело, что такой серый валенок..." Это ты меня имеешь в виду?
Воробьев настолько точно воспроизвел все, о чем я успел за минуту подумать, что я покраснел до слез.
- Ну, а о том, как ты второй раз повторил, и говорить не стоит, безжалостно и в то же время добродушно продолжал Виктор Васильевич. - Там пошли чьи-то удивительные глаза и вообще личные дела, которые меня не касаются...
Я готов был провалиться под парту.
- Это, Андрейчик, помехи. Если ты не в состоянии удержать такую пустяковую фразу, что же говорить о серьезном? Ну-ка, постарайся еще три разика, только, пожалуйста, без помех. Я понимаю, слово "удивительно" тебя волнует, но ты не волнуйся, а удивись. Удивись! Я удивился.
- Нет, ты не удивился: ты вытаращил глаза, глупо скривил рот, как двухлетний младенец на горшочке, да еще пожал при этом плечами. Не гримасничай, дорогой, я в кино тебе сниматься не предлагаю. Ведь это действительно достойно удивления: человек занимался математикой два часа - и какие два часа! - и при этом совершенно не устал. Странно и удивительно: совершенно не устал.
Я как раз устал, и даже очень, и фраза не лезла мне в голову.
- Ну да, ну да, - закивал толстяк, - математика утомляет, потому и удивительно. Ну-ка, три раза.
"Удивительное дело, - подумал я небрежно. - Я совершенно не чувствую себя усталым. Странно, я совсем не устал. А ведь действительно..."
И тут произошло первое чудо: звон в моих ушах затих, цифры перестали прыгать перед глазами. Я сидел спокойный, легкий, довольный и удивлялся самому себе. Только рука затекла: я держал карандашик без нужды слишком крепко.
- Да, рука, ручоночка, - озабоченно проговорил Воробьев. - Мы писали, мы писали, наши пальчики устали... Которая? Ну, разумеется, правая. Положи ее на стол и подумай: "Моя рука лежит на столе".
Я подумал.
- Превосходно! - возликовал Виктор Васильевич. - Стол жесткий, холодный и гладкий, а рука теплая и мягкая. Ей нравится отдыхать на столе. Она намного мягче пластмассы, не правда ли?
Я кивнул.
- "Моя рука намного мягче самой мягкой пластмассы". Подумай так. Хорошо. "Она теплая и мягкая".
Наверно, я заулыбался от уха до уха: рука отошла, пальцы благодарно зашевелились.
- Вот видишь, - с удовлетворением сказал Воробьев. - И это сделал ты сам. Одной своей мыслью и ничем больше.
"Ну прямо сам! - подумал я. - Обыкновенный гипноз".
- Ах, Андрюша, Андрюша... - укоризненно произнес Виктор Васильевич. - Ну разве я похож на гипнотизера? Это очень простое упражнение. Надо только подумать. Но подумать без помех. Настойчиво подумать, сосредоточенно. Нет, нет, не так, зачем ты бычишься и пыжишься? Сосредоточенно - вовсе не значит упрямо. Вот учитель тебе говорит: сосредоточься. Ты сделал озабоченное лицо, глаза твои опустели. В голове - салат из картинок, слов и даже отдельных звуков. А почему? Да потому, что нельзя сосредоточиться вообще. Можно сосредоточиться на чем-то, заставить себя думать в данный момент об одном, запретить себе думать о постороннем. А как?
Действительно, как?
- Дело вот в чем, Андрей. У каждого человека есть свое... назовем его так: "запретительное слово". С помощью этого слова, мысленно его произнося, человек гонит от себя ненужные мысли. У тебя тоже есть такое слово. Я его знаю, но необходимо, чтобы ты осознал его сам. Вот ты уже десять раз мысленно произнес одну неприятную для тебя фразу и всякий раз выключал ее одним и тем же словом.
