Юлия Латынина - Вейская империя (Том 1-5)
Ванвейлен не знал языка, на котором говорили в маленьком городе на другом берегу моря, однако за морем писали иероглифами, а в беспредельной стране с одинаковыми законами писали буквами. Ванвейлен видел: когда в том городе художник рисовал льва, он прорисовывал во льве скелет, печенку, и сердце, словно полагая, что главное в звере - не видимость, а суть. А на скалах Золотого Улья звери были нарисованы, как сумма своих частей. Художник полагал, что от перемены мест слагаемых эта сумма не меняется, и если ему не хватало места для львиных ушей, он рисовал эти уши на животе, а рентгеновских снимков, как на Западе, не рисовал никогда.
Стало быть, с каким-то из атрибутов империи - либо с одинаковостью, либо с беспредельностью, - дела с самого начала обстояли неважно. И докуда бы ни простиралась империя два века назад, - ее города превратились в поместья, ее государи умерли и не воскресли, Золотой Улей опустел, дикие пчелы жили в дупле.
Крестьяне почитали страну Великого Света. Крестьяне расписывали горшки теми же словами, которые употреблялись на скалах для докладов древним богам. Они не изменили ни буквы: однако, увы, изменилась грамматика, и то, что было настоящим временем, превратилось в сослагательное наклонение. Отчет о процветании стал молитвой о куске хлеба.
Был и еще один простой и общепринятый язык - язык оружия. Понять его было так же несложно, как выучить дорожные знаки, но научиться разговаривать сложнее, чем научиться водить машину. Ванвейлен, однако, рьяно взялся за дело.
ИЗ ДНЕВНИКА ВАНВЕЙЛЕНА
"Сегодня граф показывал мне свои сокровище: стоит кладовая, темная, как местное население, а посереди сундуки. На стенке череп с вделанной в него жемчужиной. Я стал рыться в сундуке и вытащил книгу с серебряным павлином вместо обложки (за павлина она и попала в сокровищницу), и исписанную только с одной стороны. Я облизнулся, и граф тут же подарил мне книгу. Пока босс хвастался сундуками, мальчишка-раб все время норовил ткнуть факелом в соломенную стреху. Я не выдержал и спросил, не боится ли босс пожара? Босс надулся и спросил, что я хочу этим сказать, - каждую неделю он ходит любоваться своим добром, и еще ни разу стреху не подожгли. Я разозлился и сказал, что сегодня не подожгли, так завтра подожгут. Граф возразил, что это может случиться только от дурного сглаза, и вообще, чего это я пророчу дурные вещи? Ну вот, - толкуй тут противопожарную безопасность. Теперь, если что, меня же и назовут колдуном.
Я утащил книгу и решил писать на обратной стороне дневник. Что с той стороны - никто не знает. Неровные строчки - должно быть, божьи гимны. Бедная старая книга! Сначала ее держали в сундуке из-за серебряного павлина, а теперь варвар со звезд употребляет оборот на путевые заметки.
Когда мы шли обратно, мне все время казалось, что граф думает: а не спихнуть ли меня в одну из каменных дырок в полу? Он, наверно, и сейчас думает.
Мальчишку, который держал факел, послали на псарню пороть.
Время они считают приливами. Утренний прилив, дневной, вечерний и полночный. Еще говорят: "в час, когда женщины замешивают тесто".
Я спрашивал у графа об земле за Голубыми Горами, куда свалился бедняжка "Орион". Граф позвал певца, и тот спел мне песню. О чем песня, я не понял из-за крайней скудости своего словарного запаса. В конце все страшно возбудились и стали плясать. Сломали половицу.
Сегодня мне песню спели второй раз. Там было про двух братьев, которые завоевали земли империи до Голубых Гор и, не дожидаясь полной победы над империей, решили честно ее поделить. Дележка проистекала довольно остроумным образом. Один брат сказал: давай я поделю землю на две части, а ты выберешь, какая из них твоя. А если не хочешь, ты дели землю на две части, а я выберу, какая из них моя. Завоеватели были слабо сведущи в географии, и не знали, что земля за Голубыми Горами в пятьдесят раз больше, чем земля перед Голубыми Горами.
Думаю, при империи местному народу жилось лучше, потому что хуже, чем сейчас, ему житься не может.
Я кажется, начинаю понимать книгу. Это стихи и язык не очень изменился.
Сегодня на пиру слышал песню про страну Великого Света и прибывшего из нее путешественника. Навострил уши в ожидании географических сведений и услышал, как герой плыл через четыре моря и три острова, и там был остров, покрытый бесами, кричащими так, что один в великом шуме не слышал другого, и магнитный остров, который повыдергал все гвозди из обшивки корабля, и птичка, которая схватила корабль в когти и унесла его на гору из драгоценных камней, и я уже совсем перестал слушать, как вдруг подошел певец и потребовал от меня золота, потому что песня эта была сложена о моем путешествии!
Не могу сказать, что я страдаю от отсутствия информации об империи, но все это информация, видимо, того же рода, что информация о моем путешествии.
Позавчера вернулся Марбод: с ним было сорок дружинников и целая куча всякого добра. Они разделили добро и устроили пьянку почище, чем я видел однажды в Джерсийском космопорту. Теперь я понимаю, что значит "и благородные рыцари начали пировать". Марбод предложил мне ехать завтра с ним. Бредшо сказал, чтобы я этого не делал. Я послал Бредшо к черту.
У меня такое впечатление, что это совершенно статичная система. В ней ничего не может измениться. Главное, что придает ей стабильность абсолютное военное превосходство знати над крестьянами и столь же абсолютное ее невежество.
Я отправился с Марбодом.
Мы плыли целый день и приплыли к какому-то городку. Жители городка залезли на стены и стали швырять в нас всякой утварью для убийства. Я решил, что нам конец. Марбод подогнал один из кораблей под самые стены, перекинул через поперечный брус у мачты канаты и вздернул на этих канатах лодку: в лодке сидели лучники. Они осыпали жителей стрелами, а потом перескочили на стены. Марбод был первым.
В жизни не думал, что шестьдесят человек могут взять город (без мезонных ракет). Марбод согнал все население на главную площадь и потребовал от них тысячу "ишевиков" выкупа. Население со слезами на глазах благодарило Марбода. Ишевики были принесены. Пятерым из тех, кто ловчее других швырялся в нас утварью для убийства, Марбод предложил быть его дружинниками. Пятеро исполнили танец восторга.
На оборотной странице моего дневника - стихи о белых гусях. Престарелый поэт империи вышел в сад и решил, что опять выпал запоздалый снег, присмотрелся, - а это прилетели весенние гуси.
Любовались на весенних гусей и долюбовались до Марбода Кукушонка.
Вчера приплыли к островку, оставили лодки и поехали по лесу (на лошадях, их возят с собой в лодках). Вдруг навстречу нам - молодец с вооруженной свитой. Молодец выехал вперед и Марбод выехал вперед. Молодец вытащил свой меч и Марбод вытащил своей меч. Молодец сказал, что его меч лучше. Марбод выразил сомнение. Молодец сказал, что его меч лучше, и поэтому он хочет подарить этот меч Марбоду. Марбод сказал, что в таком случае он готов подарить свой меч молодцу.
