Александр Казанцев - Льды возвращаются
— Что она говорит! — рассмеялся академик. — Вот увезу отсюда одну наяду — и он мой!
И тут моя Елена Кирилловна вскочила с кушетки, откинула портьеру и вышла в столовую:
— Если вы имеете в виду меня, Амас Иосифович, то я никуда не поеду.
— Заговор! Всеобщий заговор! — закричал академик, притворно хватаясь за голову. — Знал бы, не вытаскивал их из воды. Ну, что ж, копайтесь, копайтесь здесь! Достойная профессор Веселова-Росова всю жизнь изводила меня своей дотошностью. Помучайтесь теперь с нею вы. А меня — на заслуженный от нее отдых!.. Или, вернее, на свободу!.. Пойду зажигать «Подводное солнце» от своего пылающего сердца. Кстати, познакомьтесь. В катере вы, наверное, не рассмотрели друг друга. Калерия Константиновна вызвалась быть моим секретарем… за спасение ее души. Не все такие неблагодарные, как некоторые…
Я выглянула в столовую и увидела через дверь в передней стоявшую там худую, высокую даму, с которой здоровалась сейчас мама. Лицо у нее было, пожалуй, даже красивое, но сохраненное, конечно, неумеренными заботами о нем.
— Простите, я не хотела мешать деловой беседе, — сказала она. — Я действительно готова все сделать для такого человека, как Амас Иосифович. Боюсь только, что слишком неуклюже буду помогать ему.
Я сразу поняла, что эта дама просто вцепилась в академика, навязала ему свою помощь. Только не учла его особенности подчинять себе всех окружающих, выматывать из них всю душу и еще весело подбадривать. Как бы он не вымотал ее, бедненькую, как бы уголки рта у нее не стали бы не презрительными, как сейчас, а горькими…
— Все! — объявил академик. — Мой новый личный секретарь, доброволец арктического аврала! За мной! Пойдем поднимать поселок по тревоге. Демонтируем все наземное оборудование! Соберем его в ледяных хижинах в полусотне километров отсюда! Прощайте! Да здравствует солнце, да сгинет дотошность и тьма!
И академик со смехом открыл дверь.
Моя Елена Кирилловна сияла, а я любовалась ею.
И тут подошел прощаться Буров.
— Мы уже простились, — холодно кивнула ему Елена Кирилловна и, обняв меня, пошла в свою комнату.
Я взглянула через плечо. Буров помрачнел. А я торжествовала. Моя мамочка все заметила, все поняла. Она взяла его под руку и оказала:
— Ну, а нам о вами, Сергей Андреевич, еще рано прощаться. Наметим-ка план работы, обсудим детали, И увела его к себе в кабинет.
Не знаю, сможет ли он сейчас что-нибудь обсуждать?
Глава четвертая
БУРОВ
Никогда Буров, атлет и турист, не страдал бессонницей, а теперь просыпался в середине ночи, угнетенный ясностью сознания, сбрасывал одеяло и шагал по комнате из угла в угол, думал, думал…
И сам же издевался над собой. Должно быть, не выдержал добрый молодец тройной смены жары и холода: подводное извержение и замерзшая полынья, пламенная любовь с увечьем и холод равнодушия, наконец, горячие замыслы искателя, с которыми он рвался сюда, и холодная рассудочность профессора Веселовой-Росовой, не позволявшей отступать от плана… И не превратился добрый молодец, как полагалось в сказке, после того как окунулся в котлы с горячей и холодной водой, в могучего богатыря, а лишился последних сил и даже сна…
Негодуя на себя, Буров надевал меховую куртку, брал лыжи и выходил в ночную тундру.
Исполинский «цирк» Великой яранги был освещен. Здание синхрофазотрона выросло здесь мгновенно. Его простеганные стены походили на теплое одеяло, а остроконечный конус крыши, упиравшийся в самое небо, перекрывая огромную площадь в центре научного городка, где прежде жил персонал установки «Подводного солнца». Здание это, по существу, было надувной резиновой палаткой с двойными стенками, воздух между которыми хорошо сохранял тепло внутри. Крутой же конус крыши, на которой не удерживался снег, был надут водородом и не взлетал, как воздушный шар, только из-за стальных тросов, которые струнами тянулись к земле от его вершины и основания. Такие своды легче воздуха применялись теперь для перекрытия крупнейших стадионов.
Синхрофазотрон перенесли из-под Москвы по частям на гигантах вертолетах, которые спускались прямо на площадь, выполняя роль подъемных кранов. Грандиозный кольцевой магнит, по весу не уступавший броненосцу, требовал при сборке точности в несколько микронов. Его установили не на фундаменте, а заставили плавать в жидкой ртути, благодаря чему его части при сборке сами занимали точно такое положение, какое имели прежде.
За право работать на синхрофазотроне буквально дрались группы физиков, одну из которых возглавлял Буров.
Буров подсмеивался над собой. Повезло ему, что в его группу назначили именно Шаховскую… и еще одну, острую и колючую девчонку, вчерашнюю школьницу, дочку самой Веселовой-Росовой.
Группе Бурова было поручено механически проделывать бездумные опыты, предусмотренные общей программой, планомерно и дотошно, ничего не пропуская, со всех возможных сторон исследовать загадочные свойства среды, в которой почему-то перестали происходить ядерные реакции.
Веселова-Росова не допускала никаких отступлений, никакой фантазии. Она резко предупредила Бурова, что считает фантазерство несовместимым с наукой. Буров должен был подчиниться, стать слепым орудием слепого поиска.
Да, слепого поиска!..
Полярное небо затянуло тучами. Звезд словно никогда не было. Снег лежал перед Буровым темный, без единого следа.
Казалось безрассудным идти без лыжни по целине. Но Буров шел. Он не боялся полярной ночи, умел ориентироваться в снежной темноте, к которой удивительно приспосабливались его глаза. Даже просеянного сквозь облака света невидимых звезд и молодого месяца было ему достаточно. Ветер дул в левую щеку, пологие подъемы и спуски холмов отмеряли расстояние. Лыжня всегда приведет обратно… к Великой яранге… к Шаховской…
Шаховская!.. Что это за женщина, которая так вдруг сковала его, всегда легкого, свободного? Она угнетала его на работе своей ровностью, даже увлеченностью той чепухой, которой они занимались. Елена Кирилловна не знала усталости, не знала сомнений, угадывала его желания, намерения… Всегда была права и, оставаясь холодной, старалась облегчить ему работу!. А ведь она знала еще по разговору на ледоколе, что он хотел бы искать совсем другое!.. Знала, но не подавала виду!.. Демонстрировала свое превосходство!.. А девчонка с острыми темными глазами все замечала, все понимала… И Буров, срываясь, кричал на помощницу:
— Шаховская! Нельзя ли живее? Вы что, не знаете назначение приборов? Может быть, еще пудреницу мне подсунете?
