Курт Воннегут - Сирены Титана
– На Титане не только приятнейший климат, – сказал Румфорд. – Женщины, например, – самые прекрасные существа в космосе между Солнцем и Бетельгейзе.
Констант рассмеялся горьким смехом.
– Женщины! – сказал он. – Похоже, вы думаете, что мне здесь никак не добиться любви красивых женщин? – то я истосковался по любви и единственное, что мне осталось, – это забраться в ракету и вылететь на одну из лун Сатурна? Вы что, шутите? У меня были такие красавицы, что любой мужик в космосе между Солнцем и Бетельтейзе плюхнется на пол и разревется, если такая скажет ему «здрасьте!».
Он вытащил бумажник и вытянул из него фотографию своей последней любовницы. Спорить было не о чем – девушка на фотографии была сногсшибательно хороша. Это была «мисс Панамский канал» а в соревновании на звание «мисс Вселенная» она заняла второе место хотя была в сто раз красивее победительницы. Просто ее красота перепугала судей.
Констант протянул фотографию Румфорду.
– Есть такие красотки там, на Титане? – сказал он Румфорд внимательно рассмотрел фотографию, отдал ее обратно.
– Нет, – сказал он – На Титане ничего подобного нет.
– О-кей, – сказал Констант, снова чувствуя себя полновластным хозяином своей судьбы, – климат красивые женщины – что там еще?
– Больше ничего, – миролюбиво сказал Румфорд. Он пожал плечами – Произведения искусства, если вы интересуетесь искусством.
– У меня самая большая коллекция произведений искусства в мире, – сказал Констант.
Свою прославленную коллекцию произведений искусства Констант получил в наследство. Коллекцию собрал его отец – точнее, агенты его отца. Она была разбросана по музеям всего мира, но на каждом экспонате было отмечено, что он принадлежит Коллекции Константа. Эта коллекция была приобретена и распределена таким образом по совету Управляющего внешними сношениями концерна «Магнум Опус», который был создан с единственной целью – заниматься делами Константов.
Коллекция должна была доказать, какими щедрыми и великодушными могут быть миллиардеры. Кстати, коллекция оказалась также колоссально выгодным способом помещения денег.
– Значит, об искусстве говорить нечего, – сказал Румфорд.
Констант уже собирался положить фотографию «мисс Панамский канал» обратно в бумажник, как вдруг почувствовал на ощупь, что у него в руках не одна фотография, а две. Он подумал, что это фото предшественницы «мисс Панамский канал», и решил, что ее тоже можно показать Румфорду – пусть посмотрит, какую потрясную красотку – первый сорт! – он взял да и выставил за дверь.
– А вот тут еще одна, – сказал Констант, протягивая вторую фотографию Румфорду.
Румфорд пальцем не пошевельнул. Он даже не взглянул на нее. Он посмотрел прямо в глаза Константу и лукаво усмехнулся.
Констант взглянул на фотографию, к которой так пренебрежительно отнеслись. Он увидел, что это вовсе не портрет предшественницы «мисс Панамский канал». Эту фотографию Румфорд ему подсунул. Фотография была необыкновенная, хотя глянцевая и с белыми краями.
В белой рамке открывалась мерцающая глубина. Казалось, что это прямоугольное стеклянное окно, за которым лежит прозрачный, неглубокий залив с коралловым дном. На дне этого как бы кораллового залива были три женщины – белая, золотая, темнокожая. Они глядели вверх, на Константа, моля его сойти к ним и одарить их своей любовью, сделать их совершенными.
Их красота затмевала красоту «мисс Панамский канал», как сияние Солнца – мерцание светлячка.
Констант снова опустился в кресло. Ему пришлось отвести глаза от этой красоты, чтобы не заплакать.
– Если хотите, можете оставить картинку себе, – сказал Румфорд. – Она как раз по размеру бумажника. Констант не знал, что сказать.
– Моя жена будет с вами, когда вы попадете на Титан, – сказал Румфорд, – но она не помешает, если вам захочется порезвиться с этими юными леди. Ваш сын тоже будет с вами, но проявит такую же терпимость, как Беатриса.
– Сын? – повторил Констант. Никакого сына у него не было.
– Да – славный мальчик, по имени Хроно, – сказал Румфорд.
– Хроно? – повторил Констант.
– Имя марсианское, – сказал Румфорд. – Он родится на Марсе, от вас и Беатрисы.
– Беатрисы? – повторил Констант.
– Это моя жена, – сказал Румфорд. Он сделался совсем прозрачным. И голос у него начинал дребезжать как в дешевом транзисторном приемнике.
– Все на свете летает туда-сюда, мой мальчик, – сказал он. – Одни несут послания, другие – нет. Настоящий хаос, это точно, потому что Вселенная только рождается. Великое становление – вот что производит свет, теплоту и движение и бросает вас то туда, то сюда.
– Пророчества, пророчества, пророчества, – задумчиво протянул Румфорд. – Не позабыл ли я чей-нибудь сказать? О-о-о-да, да, да. Этот ваш сын, мальчик по имени Хроно.
– Хроно подберет на Марсе маленькую металлическую полоску, – сказал Румфорд, – и назовет ее своим талисманом. Не спускайте глаз с этого талисмана, мистер Констант. Это невероятно важно.
Уинстон Найлс Румфорд исчез постепенно, начиная с кончиков пальцев и кончая улыбкой. Улыбка держалась еще некоторое время спустя после того, как он исчез.
– Увидимся на Титане, – сказала улыбка. И растаяла в воздухе.
– Все кончено, Монкрайф? – спросила миссис Уинстон Найлс Румфорд у дворецкого, стоя наверху винтовой лестницы.
– Да, мэм, он от нас ушел – ответил дворецкий – И собака тоже.
– А этот мистер Констант? – спросила миссис Румфорд, Беатриса. Она притворялась тяжело больной – нетвердо стояла на ногах, щурилась и моргала, а голос у нее был еле слышный, как шелест ветра в листве На ней был длинный белый пеньюар, падавший мягкими складками, которые легли спиралью, закрученной против часовой стрелки, как и винтовая лестница. Шлейф пеньюара стекал, как водопад, с верхней ступеньки, и Беатриса как бы становилась архитектурной деталью особняка.
Ее высокая прямая фигура была зрительным завершением, острием всей рассчитанной на зрителя конструкции Черты ее лица никакого значения не имели. Величественная композиция нисколько бы не пострадала, если бы у Беатрисы вместо головы было пушечное ядро.
Но у Беатрисы было лицо – интересное и необычное. Оно могло бы напомнить лицо индейского воина, с чуть выдающимися передними зубами. Но любой, кому это пришло бы в голову, поспешил бы прибавить, что от нее глаз не оторвешь. У нее, как и у Малаки Константа, было единственное в своем роде лицо – поразительная вариация на избитую тему, – так что каждый собеседник невольно ловил себя на мысли: «Да, лицо не как у людей, а красота? Побольше бы таких!»
А Беатриса обошлась со своим лицом, по сути дела, как могла бы любая дурнушка. Она покрыла его гримом достоинства, страдания, ума, добавив пикантную черточку презрительного высокомерия.
