Альтер эво - Иванова Анастасия
Маячком Марка было маленькое карманное зеркальце в дешевой пластиковой оправе. Марк положил его там, где вышел в альтернативу, и двинулся дальше – куда тянул поток.
Какая-то комната без людей. Помимо пары офисных шкафов и пары письменных столов – сейф и несколько тумб на колесиках с ящиками на замках. Но Марк чувствовал, что поток данных влечет его дальше – значит, документа здесь не было. Если только его настройка верна, а Марк уже давненько не ошибался с настройкой.
Сквозь дверь он переплыл в соседнее помещение.
Здесь стояли и ссорились двое. Одного Марк узнал – заказчик, почти неотличимый от себя в родной альтернативе, разве что виски выбритые (андеркат? В голове опять всплыл какой-то левый термин – возможно, так эта придурочная прическа тут называется). Вторая – женщина, и Марк сразу отметил общую приглядность, пусть даже над стилем и было куда еще поработать (сотуар на шее грубоват… сотуар? Что еще за хрень этот сотуар? Опять какое-то приблудное словцо). Оба кричали, хотя Марк не слышал ни звука. Такое бывало, когда звук не имел отношения к тому, на чем концентрировался ретривер. И естественно, оба не замечали его.
Марк видел документ в руках заказчика. Мужчина взмахнул им, видимо, желая поставить в споре точку, бросил на стол, припечатав хлопком ладони, и вылетел из кабинета. Марк понял, что теперь сосредоточиться нужно будет на женщине.
Какое-то время она постояла, потом, не глядя, подцепила ногтем документ и уставилась на него – хотя Марк, поменяв угол обзора, видел, что блондинка смотрит не на саму бумагу, а сквозь нее. Потом…
Ага, тут у нас ветвление. Можно было последовать за одним из потоков в соседнюю альтернативу, но, даже не делая этого, Марк понял, чем в ней кончится дело. Там блондинка совала документ в шредер. Но та версия явно отстояла дальше от их родной альтернативы. А в этой, ближней, женщина, помедлив, тяжело опустилась на стул у стола и какое-то время плакала. Причем Марк пребывал тут же и чувствовал себя, как всегда в таких ситуациях, немного неуютно, но что поделаешь – работа. Затем блондинка привела себя в порядок, взяла со стола сумочку, нашарила в ней ручку и поставила внизу бумаги свою подпись. Сняла с полки одного из шкафов синюю канцелярскую папку, вложила туда листок, поколебалась – Марк догадался: габариты сумочки явно не позволяли затолкать в нее А4, – и поставила папку обратно. А потом тоже вышла.
Марк чувствовал, что нащупал узел, на котором путь документа в рассматриваемом эпизоде, судя по всему, закончился. У узлов всегда было особое звучание, особая значительность – их вес в информационной ткани ощущался по-другому. Сквозное событие для ряда ближайших версий. Легкие деньги. Можно возвращаться к заказчику и сообщить ему, что документ, вероятнее всего, обнаружится в неком кабинете в некой синей папке на шкафу. Заодно можно и намекнуть, чтобы не стригся, как подросток.
Вот очень жаль, что ретривер не может настраиваться для поиска на себя и не может сам себя наблюдать. А сколько образов можно было бы примерить!
От чистого нечего делать – ну ладно, понравилась, – Марк отцепился от основного потока и снова нащупал женщину. Сместился немного назад и поймал ее в том месте, где она выходит из кабинета.
В соседнем помещении блондинка сняла с вешалки плащ, потом вышла в коридор, спустилась на семь этажей в лифте, оказалась на улице, прошагала с полквартала, не доходя до светофора, попробовала перебежать и была сбита белым кабриолетом с поднятым верхом и дурацкой наклейкой на заднем стекле.
Марк же вернулся к зеркальцу, вышел, попил с мастером Хуаном белого чая, вечером встретился с клиентом в баре, отчитался, дождался мгновенного перевода на свой счет, а потом позвонил Бубну с предложением немного отпраздновать.
Ну а наутро перед дверью его ждали федералы.
Кредитная линия определяет, кто ты есть. Лучше любого генетического анализа, потому что основана на генетических анализах. И еще много на каких других анализах и измерениях, от ежедневных до ежегодных.
Что еще важнее, кредитная линия определяет, кем ты будешь.
Она вычерчивается на основе наследственности, врожденных особенностей, антропометрии, анатомии и физиологии, с учетом родственных связей, места работы и образа жизни, унаследованных и благоприобретенных материальных ценностей, а также множества других переменных, значения которых ежесекундно оцениваются и пересылаются куда надо смарт-системами с геопозиционированием и мониторингом жизненных показателей – мобильником, часами, «Фиксом», оксаной.
Нейросеть не врет. ИИ не ошибается.
Так что, отслеживая твой статус онлайн, банки достоверно определяют, чего от тебя можно и можно будет ожидать. Знают, сколько ты сможешь отдать и в какой срок, а сколько не сможешь ни за что и никогда, хоть извертись на пупе. То, что дают, ты берешь. Чего не дают – того и не дадут.
В итоге каждый в любой момент времени знает, на что может рассчитывать в этой жизни. На фоне воспоминаний о былой неопределенности это, современное, знание – сверкающее и ценное, как чистой воды бриллиант. Любой новорожденный может быть спокоен и счастлив, если в его линии фигурирует открытый кредит на учебу. Может, не откладывая в долгий ящик, взять его прямо в роддоме (хорошо, не сам, а его законные правообладатели, но суть одна), многие так и делают – лучше позаботиться заранее, чем потом жалеть. Хотя, если спустя несколько лет экс-младенец станет вести НОЖ, начнет злоупотреблять, посадит печень и легкие или просто сломает ногу, процентная ставка изменится. Но тут уж, как говорится, никто не сторож своему брату. Не ломай, значит.
Сразу после запуска – после дня «К» – все это так и работало. И спустя всего несколько лет рефинансирование превратило совокупность кредитных линий всех заемщиков в такой спагетти-код, что пришлось вводить ограничения.
Теперь ты выбираешь три-четыре кредитных направления. И все. Победители генетической лотереи выбирают пять, в редчайших случаях дают шесть. А дальше все твои запросы к банкам касаются одного из выбранных направлений. Медицинская помощь, образование, недвижимость, личный транспорт, путешествия. Развлечения. Красота. Духовное развитие. Домашние животные для особо стукнутых.
Все остальное – милости просим, по дебетной линии. То есть только наличными. С зарплаты, ага.
Для человека, у которого на сто процентов реализованы все открытые ему кредитные направления, это фактически означает «все остальное – никак».
Майю почти наверняка все это не напрягало бы, будь оно так всегда. Если бы будущее не наступило так быстро. Она помнит себя девочкой, летом, во дворе, с другими детьми, среди пятиэтажек и высоких пушащихся тополей – и ничего такого. Кажется, кредиты уже существовали, но родители брали их с осторожностью. Прикидывали, сумеют ли отдать. Теперь прикидывать не надо: алгоритмы уже все посчитали за тебя – бери и радуйся.
Майю не напрягало бы это, если бы ей не требовалось прямо сейчас объяснить всю систему пожизненного государственного кредитования человеку, который, похоже, последние лет двадцать провел где-то в ледяной избушке посреди вечной мерзлоты.
Глаза у Эль Греко темные и выразительные, пусть и непонятно, что именно они выражают. Изумление? Разочарование? Когда Майя прерывается, мутант какое-то время глядит на нее, а потом замечает:
– Вы живете в довольно специфичном мире. Ты так не думаешь?
«Что еще за „вы“»?» – раздраженно думает Майя.
Пробираясь сегодня по Городу Золотому – безо всякого оружия, – она, странное дело, чувствовала себя куда спокойнее. Солнца как с утра не было, так и не появилось, но слой облаков тонкий, и света вокруг достаточно. Дневной свет – немного непривычный, в нем все кажется совсем не таким четким, как в освещении молла. Но, так или иначе, она имеет возможность разглядеть Фриктаун во всем его беспощадном голом великолепии: груды мусора после вчерашнего, лужи сомнительных жидкостей, несколько вялых весельчаков все никак не закончат беседовать с кирпичными стенами, с закрытыми глазами приплясывать посреди пустой улицы и играть на варгане – если то, что делают с варганом, можно назвать игрой. Социотех окутывает этот район молла многозначительной аурой сладостного порока, атмосферой искушений и разврата распоследнейшей степени, но сейчас, днем, Майя видит, с кем тут приходится просыпаться – и это, по сути, ничуть не элитарная помойка на старом пустыре, только и всего.
