Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара
- Раньше ты не так говорил, - задумчиво отвечал он. - "Веру нельзя навязать, вера должна прорасти, как семя".
- Там, где она посеяна, Ларг. Видишь же, в Касе она понемногу растет, у нас не так уж и мало обращенных.
- Но и не так уж много.
- Тут опасно спешить, Наставник. Помнишь сказочку, как некто нашел кошелек и с воплем кинулся за прохожим, чтобы вернуть ему пропажу?
- А прохожий решил, что это злодей и бросился наутек. Помню, Великий. Потому и обуздываю доброхотов, хоть душа к тому не лежит.
- Зачем же тогда обуздывать? Отбери тех, что поумнее и отправь туда, где от рвения будет толк. Надо сеять, чтоб проросло.
Он смотрит мне прямо в глаза, и в его глазах недоверчивая радость.
- Великий, - говорит он чуть слышно, - ты вправду решился?
- Да.
- А ты подумал, что будет с нами, когда Церковь почует угрозу?
- Да.
Встал и ходит по кабинету, и его обвисшая мантия черной тенью летает за ним.
- Мне ли не радоваться, Великий! Но я боюсь, - говорит он. - Что будет с тем малым, что мы сотворили здесь? Нас в Касе малая кучка, и если Церковь возьмется за нас...
Да, думаю я, Церковь возьмется за нас. Это самое опасное из того, на что я решаюсь. Даже наша война в Приграничье по сравнению с этим пустяк.
- Церковь возьмется за нас, - отвечаю я Ларгу, - но это будет потом. Скоро грянет раскол церквей, и нам должно использовать это время. Пусть наша вера укрепится среди бедняков. Когда жизнь страшна и будущее непроглядно, люди пойдут за всяким, кто им сулит утешенье.
- Утешенье? - он больше не мечется по кабинету. Замер и смотрит пылающими глазами куда-то мимо и сквозь меня. И я любуюсь его превращением - сейчас он, пожалуй, красив и даже слегка величав в свое экстазе, и ежусь от предстоящей тоски. Да, Ларг по-своему очень умен, хоть способ его мышления не непонятен. Мы словно сосуществуем в двух разных мирах, но эти слова прошли, упали затравкою в пересыщенный раствор, да, это именно так: идет кристаллизация, невзрачная мысль обрастает сверкающей плотью, прорастает единственной правдой, облекается в единственные слова. Но первый свой опыт Ларг проведен на мне. Вдохновенная проповедь эдак часа на два...
Господи, как же не хочется поговорить с кем-нибудь на человеческом, на родном своем языке!
Уже привычный сценарий обычного года: весной дипломатия, летом война, зимою - хозяйство. Зима далека, а лето уже на носу.
В прошлом году мы очищали восток от олоров вокруг от проложенных нами дорог. В этом году мы сражаемся за железо. Колониальная война. Я давно не стесняюсь таких вещей и не оправдываюсь стремлением к всеобщему благу. Нет никакого общего блага. Есть благо моей семьи и моего народа, и только он интересует меня.
Железо - это власть над Бассотом. То, что мы производим, не имеет хожденья в лесах, но железные топоры, ножи и посуда...
Железные топоры цивилизуют Бассот. На юге, где железо обильней проникло в страну, есть племена, перешедшие к земледелию.
Кажется, я уже взялся за оправдания. Железо облагодетельствует Бассот, и я - благодетель миротворец... Отнюдь. Война уже тлеет в лесах. Два года потратил Эргис на объединение пиргов и полгода на то, чтобы сделать талаев и пиргов врагами. Не мелкие стычки, а затяжная война, и скоро мы вступим в нее - за свои интересы.
Нет общего блага - есть благо моей страны. А какая страна моя? Кеват, раздираемый смутой, таласаровский Квайр или только Бассот?
Эмоции против логики? Позовем на помощь Баруфа.
- Меня умиляет твоя эластичная совесть, - легко отзывается он. Сначала ты затеваешь бойню, а потом принимаешься ужасаться.
- Или наоборот.
- Или наоборот, - соглашается он. - Если ты знаешь, что сделаешь это, зачем тратить время на сантименты? В конце концов есть одна реальность будущее. Прошлое прошло, а настоящее эфемерно. Ты говоришь "есть", а пока договорил, оно уже было.
Нет, думаю я, высшая ценность - это "сейчас". Вот этот самый уходящий в прошлое миг.
- Не так уж много у тебя этих самых мигов, - отвечает во мне Баруф. Зря ты полез против Церкви. От наемных убийц тебя защитят. А от фанатика? Церковь найдет убийцу среди самых близких и самых доверенных.
- Нет! - отвечаю я и знаю, что да.
Я боюсь. Я еще не привык к этому страху. Я еще вглядываюсь с тревогой в лица соратников и друзей. Ты? Или ты? И мне очень хочется думать, что это будет кто-то другой - тот, кого я не знаю, и кого еще не люблю.
Началось. Мы заложили поселок Ирдис на выкупленных землях, и талаи напали на нас. И все это провокация чистейшей воды. Мы выкупали спорные земли, но говорили только с одной стороной. Мы, чужаки, начали строить поселок, не известив - как полагалось - талайских вождей. Ну что же, у нас есть убитые, и, значит, есть право на месть. Мы можем теперь принять сторону пиргов, не настроив против себя все прочие племена. Ирдис стоит войны. Залежи железной руды, а вокруг неплохие земли. Здесь будет металлургический центр, и он сможет себя прокормить.
Баруф прав, если дело уже на ходу, пора отложить сантименты. Недавний Тилам Бэрсар осудил бы меня. Будущий тоже наверняка осудит. Но дело уже на ходу, и завтра я выезжаю, к сожалению, с Сиблом, а не с Эргисом. Эргис уже улетел. Пирги - его друзья и родня, и он откровенно не любит талаев. Я, пожалуй, наоборот. Но пирги - коренные жители этих мест, а талаи - одно из племен племенного союза хегу, и они лишь два три поколения, как пробились на север страны. Пиргам некуда уходить, а талаев мы можем прогнать на исконные земли хегу. Такова справедливость лесов, и удобней ее соблюдать.
Мать приболела, и сейчас я сижу у нее. Матушка стала похварывать с этой весны, и когда я гляжу на ее исхудалые руки и осунувшееся лицо, новый страх оживает во мне. Я еще никогда не бывал сиротой. Когда умерли те чужие люди, которых я звал "отец" и "мать", мне было только немного грустно. Но если я потеряю ее...
- Сынок! - говорит мне она, и я сжимаю ее исхудалые пальцы. Что я могу ей сказать, и что она может ответить мне? Нам не о чем говорить. Только любовью связаны мы, великим чудом безмолвной любви, и пока со мной остается мать, мир не пуст для меня...
Мне повезло - я вырвался из войны. Месяц я ей служил: дрался, уговаривал, мирил Эргиса с Сиблом и Сибла с Эргисом, торговался с вождями и шаманами пиргов, клялся, обманывал, увещевал, но лихорадка свалила меня, и меня дотащили до Пиртлы - маленькой лесной деревушки, где очень кстати нет колдуна.
Главное сделано - я уже не боюсь проиграть. Поршень пришел в движение и толкает талаев на юг. Я не хочу видеть. У меня нет неприязни к талаям, и если б не время... Я мог бы потратить несколько лет и сделать все без войны. Но у меня нет этих лет. Пять-шесть лет, если удастся то, что я начал...
