Ярослав Вейс - День на Каллисто (антология)
Я все еще сомневаюсь, кого мне выбрать, не решил, но, вероятнее всего, выберу тебя. Сравнительно продолжительное время ты, полагаю, чувствуешь, как в тебе происходит интеллектуальное развитие, твой организм стремится достичь гармонического совершенства. Тем самым ты облегчаешь мою задачу. По правде говоря, я уже не имею возможности выбирать — мое время ограничено. Нельзя же тратить столько энергии на изучение одного представителя разумной жизни. И так на исследование данной планеты израсходовано колоссальное количество энергии. А ведь существуют и другие планеты, которых, кстати, не мало.
Ты не воспринимаешь меня, существо, ты не воспринимаешь ничего, кроме объекта, находящегося непосредственно перед тобой. Но твои суждения выходят за пределы твоего организма, твоя потребность в гармоническом развитии личности велика, я легко могу подключить к ней свою. Мне немного страшно: ведь прежде мне не приходилось подключаться к представителям разума иного мира. Понимаешь, я даже чуточку сожалею, что ты ничего не будешь об этом знать.
Я все еще вне тебя, не могу решиться. Утверждают, что все уже изучено, проверено, апробировано, исключены любые неожиданности, ничего не случится — ни с тобой, ни со мной. И все-таки у меня такое ощущение, будто я на грани гибели. Что, если мы несовместимы, вдруг я не сольюсь с тобой в единое целое? А может, твоя активная гармония подействует на меня разлагающе? Научусь ли я воспринимать этот мир посредством твоего восприятия? В противном случае я ничего не узнаю, и вся акция провалится. Однако я радуюсь, что я рядом с тобой, обволакиваю тебя, проникаю в тебя. Стоп, более я не должен колебаться, я принял решение: мы станем единым существом, правда, ненадолго, но все же, а потом, надеюсь, я сумею отделиться от тебя.
***Отойдя от картины Бронзино, Сандра не спеша направилась к выходу. Хрустальные капли дождя звонко постукивали по мостовой. Фьесоль слепил своей синевой.
Сандру охватило ощущение новизны, которое усиливалось прозрачным дождем, сверкающей площадью, «Персеем» Челлини. Куда ни глянь — всюду тебя окружает сказка. А ведь она уже третий день приходит сюда. Знает на память все улицы. Сандра мысленно прослеживает весь свой путь до улицы Монтебелло, где расположен пансион (лучше всего идти по набережной до самой площади Всех святых, а затем — первая улица налево). «Я прекрасно все помню, хорошо ориентируюсь. Так что же со мной происходит?» В который раз Сандра задает себе этот вопрос. Вспоминая дорогу, она испытывает почти физическое чувство боли. У нее кружится голова. Может, от усталости? Ее взгляд останавливается на витрине с фруктами. Наверное, ей необходимы витамины. Рассеянно она отсчитывает монеты. У нее такое ощущение, будто она здесь очутилась впервые, ей кажется, что она все понимает и одновременно не понимает, ей все известно и в то же время она не знает ничего…
Сандра страшно устала. В ту самую минуту, когда она любовалась картиной Тициана «Венера Урбинская», ей вдруг все показалось чужим и далеким. Она решила, что это от избытка впечатлений, пора отдохнуть. Сандра принялась за письмо. «Попробую-ка описать свое состояние, может, тогда станет лучше».
«С минуту я смотрела на нее не дыша: она предстала мне такой, какой я знаю ее по репродукциям. Только еще совершеннее. Но вдруг картина исчезла, я видела ее словно бы в тумане, когда же она ясно появилась вновь, то выглядела уже иначе. Вернее, мне почудилось, будто я вижу ее впервые. Никогда прежде со мной такого не случалось. Я снова и снова закрывала глаза — не из-за освещения ли такая метаморфоза? Но каждый раз восприятие картины было иным. С той самой минуты весь мир для меня стал каким-то чужим. Тебе приходилось испытывать когда-либо нечто подобное? Такое впечатление, что я все воспринимаю как бы дважды, понимаешь? И вовсе у меня не двоится в глазах, я воспринимаю чем-то, что находится внутри меня. Каким-то особым чувством. Надеюсь, это пройдет. Утро вечера мудренее».
Строчки стали расплываться. Сандра отложила ручку. «Зачем заставлять его понапрасну волноваться, — подумала она. — Он и так не хотел меня отпускать. Возможно, это влияние погоды, я ведь не привычна к местному климату: где это видано, чтобы средь ясного неба лил дождь».
Сандра разорвала письмо, быстро собралась и очутилась на улице: как известно, прогулка освежает.
Ощущение двойственного восприятия, знакомое и незнакомое, не прекращалось, хотя и чуточку ослабло. Ради любопытства она направилась в галерею Палатина, чтобы проверить, что же произойдет, когда она станет рассматривать картины. Сандра бродила по знакомым залам, смотрела на хорошо известные ей полотна: «Адама и Еву» Бассано, «Четырех философов» Рубенса, «Ла белла» Тициана. Хорошо известные. И все же…
В ее теперешнем восприятии шедевров живописи появилось что-то новое, нетривиальное. Это необычное ощущение она почувствовала и в парке, что раскинулся за дворцом, и на дорожках, окаймленных кустами лавра. Растения источали тот же аромат, что и вчера, но… И в воображаемом облике Петрарки, украшенном темными листьями, была, несомненно, новизна.
Наверное, такое можно испытать только здесь. Среди картин и скульптур. Во Флоренции.
Пора домой. Сандра обратила внимание на плакат: сегодня вечером концерт. «Вдруг я успею? Такой изумительный день, столько впечатлений… А может, мне удастся понять, как рождается музыка?»
Затаив дыхание, Сандра ожидала первые аккорды. Бах. «Сколько раз я уже слушала эту музыку? Но сегодня и она звучит иначе. И она изменилась? Да… Видимо, только во Флоренции случаются такие странные превращения».
В изнеможении она словно погружается в фантастический сон, возбужденная, изумленная, счастливая…
На другой день все повторилось. Рим. Галерея Боргезе, «Маленький больной вакх» и «Юноша с корзиной цветов» Караваджо, «Страшный суд» Микеланджело в Сикстинской капелле. «Я не имею права ничего забывать, ничего, ибо я вижу все это в последний раз», — повторяла Сандра про себя.
В последний раз? В душу закрадывается смутный страх. Наверное, он вызван восприятием прекрасного, того, что неотделимо от подлинного искусства. «Все ли люди испытывают подобное блаженство, созерцая живопись? Если бы Индржих или мама могли видеть эти сокровища вместе со мной. Почувствовали бы они то же, что и я, могло бы с ними произойти то же, что со мной? Я постараюсь им обо всем рассказать. Ради них я должна все запомнить. Я надеюсь, мне удастся уговорить их поехать в Италию… А Михал, ведь он много раз бывал во Флоренции, в Риме. Почему он никогда ничего нам не рассказывал? Впрочем, рассказывал, ведь он — художник, а лицо художника — его картины. Как только вернусь домой, пойду к нему, наверное, в его работах я увижу то, чего раньше не сумела разглядеть».
