Роберт Сойер - Мнемоскан
— Это будет стоить…
— Неизмеримо меньше, чем взрыв лунобуса вместе с половиной Верхнего Эдема.
— Я должен получить санкцию.
— Не делай этого! — Я обернулся; это кричал Гадес. — Гейб, ты меня слышишь? Я приказываю тебе не делать этого!
Голос Гейба звучал растерянно, но он ответил:
— Я посмотрю, что я смогу сделать.
— Чёрт тебя дери, Гейб! — заорал Гадес. — Я старшее должностное лицо «Иммортекс» на Луне, и я приказываю тебе не делать этого.
— Заткнитесь, — сказал я Гадесу.
— Нет, — ответил Гейб. — Нет, всё в порядке, Джейк. Мне очень жаль, Брайан — мне правда жаль. Но сейчас я не могу выполнять ваши приказы. У нас на телефоне консультанты с Земли, как вы понимаете, и я сверяюсь с разного рода инструкциями. И все они говорят об этом одно и то же. Приказы зало… задержанных нельзя выполнять независимо от высоты их положения, поскольку эти приказы, очевидно, отдаются под принуждением. Вам придётся положиться на мою оценку ситуации.
— Проклятие, Смайт, — сказал Гадес. — Ты уволен.
— Когда я вытащу вас из этой неприятности, сэр, если у вас по-прежнему будет такое желание, вы сможете это сделать. Но в данный момент вы попросту не в том положении, чтобы увольнять кого бы то ни было. Мистер Салливан — Джейк — я сделаю всё, что смогу. Но это потребует времени.
— Я никогда не был особенно терпелив, — сказал я. — Может быть, это связано с жизнью под смертным приговором, и я ещё не привык к тому, что обстоятельства изменились. В любом случае, я не хочу ждать. Грузовая ракета может добраться сюда за двенадцать часов; я дам вам ещё двенадцать на логистику и на то, чтобы привезти другого меня к месту старта ракеты. Но это всё. Если через двадцать четыре часа я не увижу здесь андроида, узурпировавшего мою личность, люди начнут умирать.
Смайт шумно выдохнул.
— Джейк, вы знаете, что я психолог, и я, в общем, просматривал ваше досье. Это не вы. Это совершенно на вас не похоже.
— Это новый я, — сказал я. — Разве не в этом всё дело? Появился новый Джейк Салливан.
— Джейк, я вижу запись о том, что вы недавно подвергались операции на мозге — нанохирургической, конечно, но…
— Да. И что?
— И потом у вас были проблемы с балансом уровня нейротрансмиттеров. Вы по-прежнему принимаете тораплаксин? Потому что если нет, то…
— Именно. Чтоб я примал таблетки, которыми вы меня пичкаете.
— Джейк, у вас химический дисба…
Я с силой ткнул пальцем в кнопку «выкл».
Судья Херрингтон объявил перерыв до завтра, и мы с Карен вернулись домой. Я всё ещё пылал гневом на то, как Лопес обошлась с Карен на месте свидетеля. То, что Карен не слишком из-за этого расстроилась, помогало, но не слишком. Хотя моя пластикожа не могла изменять цвет, я чувствовал себя багровым от злости — и чувство это всё не рассеивалось.
Обычно когда я на что-то злился, то помогала прогулка. Я уходил из дома и бродил кругами вокруг квартала. Но сейчас я мог шагать милю за милей — мера длины, которой я пользовался лишь как фигурой речи, но которую Карен реально ощущала — без малейшего изменения настроения. Опять же, когда я бывал расстроен, то брал огромный пакет картофельных чипсов и что-нибудь, во что их макать, и набивал себе рот. Или, если чувствовал, что уже не в силах этого вынести, заползал в постель и засыпал. И, конечно же, ничто так не помогает расслабиться, как холодное «Sullivan's Select».
Но теперь я не могу есть. Не могу пить. Не могу спать. Не осталось простых способов изменить настроение.
А у меня по-прежнему менялось настроение. Кстати, я помню, что где-то читал о том, что «настроение» — это одно из определений человеческого сознания: чувство, тон, аромат — подберите свою метафору — ассоциированный с текущим самоосознанием.
Но сейчас я завёлся до чёртиков — «завёлся до чёртиков», так один из моих друзей любил говорить, когда злился: ему нравилось, как звучит эта фраза. И в ней действительно слышалось достаточно раздражения, чтобы отдать должное тому, что я сейчас испытывал.
Так что же мне теперь делать? Может быть, мне нужно выучиться медитировать — в конце концов, должны же существовать проверенные временем способы достижения внутреннего мира без применения химических стимуляторов.
Правда, разумеется, всё, что влияет на наши чувства, по крайней мере, в нашей биологической ипостаси, это и есть химические стимуляторы: дофамин, ацетилхолин, серотонин, тестостерон. Но когда вы стали электрической машиной, а не биологической, то как вы сымитируете действие этих веществ? Мы были первым поколением перемещённых сознаний; наши недостатки ещё исправлять и исправлять.
На улице шёл дождь, неутихающий холодный дождь. Но на меня он не должен оказывать никакого влияния; холод я отмечал лишь как абстракный элемент данных, а вода просто скатывалась с меня. Я вышел через парадную дверь и зашагал по дорожке, ведущей к улице.
Звук крупных капель, бьющих меня по голове, складывался в надоедливую барабанную дробь. Разумеется, никто не гулял по улице в такую погоду, хотя мимо проехали насколько машин. По тротуару ползали земляные черви. Я вспомнил из детства их характерный запах — удивительно, как мало мы гуляем под дождём, когда становимся взрослыми — но мои новые обонятельные сенсоры не откликались на этот конкретный молекулярный раздражитель.
Я шёл дальше, пытаясь осмыслить то, что произошло, пытаясь унять свой гнев. Должен быть какой-то способ от него избавиться. Может быть, нужно думать о чём-то хорошем? Я стал думать о старых репризах «Франтикс»[20], которые мне обычно нравились, о голых женщинах, о том идеальном звуке, который издаёт бейсбольная бита при ударе по мячу, когда удар получился именно такой, как надо…
И мой гнев утих.
Утих.
Словно я нажал выключатель. Каким-то образом я устранил дурное напряжение. Потрясающе. Интересно, какая мысль, какая ментальная конфигурация производит такой эффект, и смогу ли я когда-нибудь воспроизвести её снова.
Я шагал дальше, и шаги мои были такие же, как раньше — чёткие и выверенные. Но мне показалось, что мой шаг стал более пружинистым — в метафорическом смысле, а не благодаря встроенным в мои ноги амортизаторам.
И всё же, если существует комбинация, отключающая по желанию гнев, то нет ли другой, которая включает счастье, отключает печаль, включает восторг, отключает…
Эта мысль была словно удар кулака.
Отключает любовь.
Не то чтобы я хотел отключить свои чувства к Карен — ничего подобного! Но где-то в нейронных узорах, скопированных у прежнего меня, по-прежнему оставались чувства к Ребекке, и они по-прежнему причиняли боль из-за того, что она не ответила на них взаимностью.
