Райдо Витич - Зелёный патруль
Ферри вскочил и развернулся к женщине:
— Наши, Стася! Вся история — туфта! Там ничего нет — пустота, безлюдность. Все: от начала до конца, величайшая мистификация. И каменный век, и в средние века, и век прогресса — глобальная инсценировка, о которой люди не подозревают. Они как пешки играют свои роли в великом мировом течении времени, разыгрывая на сцене пространства и истории известные нам события. Это все хорошо спланированный и написанный сценарий, ничего больше. В любой момент лента истории могла вильнуть в любую сторону, но ей не дали и не дадут. "Свобода личности и выбора"! Да как же! И я дурак, каким миллионы, миллиарды, верил, «горел» своей благородной службой… кому? Кучке махинаторов, что виртуозно оболванили все человечество. Мы не прокладываем трассы, вы не обеспечиваете путь домой — все проще и циничней — мы все выполняем работу «театра» истории, той, что нам написали. И ты хочешь, чтобы я вернулся, хочешь вернуться? Нет, милая, никуда мы не вернемся, потому что — некуда. Там тупик, который они создали нашими мыслеобразами и ими же его пробивают дорогу веперед, строя будущее по плану. Мы предсказуемы — и оно, естественно. На том этапе развития, конечно, тяжелей скрывать что-то, пользоваться вслепую, но скрывают, пользуются и смотри как успешно! Но я не марионетка! Больше не хочу строить общее будущее, по тому сценарию, что был положен в основу человечества, я хочу строить свое, независимое ни от кого! Меня скинули? Прекрасно!
— Ты зол, — констатировала потерянно. Сказано не укладывалось в голове, воспринималось наветом, бредом, выдумкой не очень умной. Но к чему Илье придумывать такое?!
— Странно, да?! — взмахнул руками, желчно усмехнувшись. И опустился рядом с женщиной. Они долго молчали, каждый думая о своем и Стася решилась прервать тишину, угнетающую обоих:
— Не верю, что ты дезертируешь. По сути, предаешь из-за какой-то ерунды…
— Ерунды?! — возмутился Илья. — Очнись, Русанова! По-твоему, что я сказал ерунда? То, что за человечеством следили изначально, не давая шаг в сторону ступить? В том, что даже численность населения регулируется этими «умниками»? Да, милая, скрупулезный расчет таянья снегов в Антарктике. В каждый пласт заложен определенный вирус, той модификации, которая на момент его проникновения в организм человека не имеет барьера. Организм не имеет иммунитета, потому что не подозревал в принципе о наличии подобного штамма. А НЛО, тарелочки, массовая шизофрения иезуитов, свечение, круги на полях, да Бог мой, сколько всяких игрушек придумали человеку, чтобы он только был чем-то занят и не обращал внимания на главное. Нас развели, как детей.
— Во-первых, я не понимаю, зачем это делать, поэтому поверить не могу. Во-вторых… Даже если правда, ты не думал, что может быть, на то были серьезные причины? — спросила тихо.
— Какие?! Нет оправдания подобной мистификации.
— Это повод сидеть здесь, изображать лекаря из Византии?
— Это повод начать новую жизнь, свою. Мы уедем и будем жить как мы хотим, строить будущее наше, а не чужое, общее.
Женщина загрустила. Ее не сказанное Ильей взволновало, расстроило — его реакция, стойкое не желание вернуться домой. Трусость и предательство, вот как это называлось, но сказать открыто, в лицо, тому, кого любишь это трудно. Так хочется найти оправдание, думать, что это всего лишь затменье разума, эмоции, нервный срыв или травма, но не суть, характер.
— Неужели не скучаешь?
— Нет, — глянул на нее: что за народ, женщины? — Шея тоскующая об удавке… Забавно. Сама-то понимаешь, что говоришь?
— Ты выдумал неизвестно что.
— Я говорю о фактах. Факт, что нас всех обманывают. Факт, что нашу группу скинули как пылинку с плеча. Факт, что я пытался жить здесь и жил, и буду. Хорошо устроится в любое время можно, если ума хватает и ловкости. Этого пока достаточно. Держись меня, не пропадешь.
И кто слеп из нас: я — что тебя, сколько знала, но так и не разглядела, или ты, испугавшийся, озлобленный, придумавший себе причину удобно устроится подальше от риска и опасностей? — думала Стася, поглядывая на мужчину. Ей было грустно. На душе противно и уныло. Переубеждать ей отчего-то не хотелось, как говорить вообще, и даже видеть Илью. К кому она рвалась, кого ждала, кого искала?
— Ты изменился.
— Только не нужно обвинять меня в том, что тебе привиделось или показалось. Я, каким был, таким остался, и смотрю на вещи здраво, а не летаю в облаках. Ты идеалистка.
— Допустим. Но речь о возвращении домой. Если у тебя есть подозрения, честно будет вернуться, сказать о них и попросить ответ, прояснить ситуацию.
— Кто тебя пустил обратно? — скривился Илья. — Ты меня удивляешь, серьезно головой повредилась, чушь такую говоришь.
— Почему?
— Да потому! О, женщины!… Ты говорила, куда пошла, зачем?
— Кристина знала.
— Кто это?
— Диспетчер.
— Вот и ответ, какого черта ты оказалась в толпе аборигенов! И она еще спрашивает меня, почему! И вернуться хочет! Ага! Наивная ты Стася. Глаза открой и посмотри на факты. Да тебя скинули, как и меня! Вернешься — выкинут из центра, спишут или на задании оставят, в какой-нибудь еще худшей, чем эта ситуации. Оставят вон, в мезозое, а на стенд повесят фото — "пропала без вести". Нет, ни ты, ни я домой не вернемся, поедем в Норвегию. Это решено. Я достаточно скопил, не сиднем сидел, знаешь. Заживем, как короли.
Стася поморщилась, до того ей стало вдруг противно Ильи, его речей и даже вида.
— Я… не останусь, — решилась.
Мужчина уставился на нее пытливо:
— Решила поиграть в правильную, честную самоубийцу? Нравиться под чужую дудочку плясать?
— Я не верю, что кто-то просто так или от нечего делать устроил то, что ты мне рассказал. Я вообще не верю в предъявленный вариант.
— Значит, я лгу? Хорошо. Допустим. Смысл?
— Не знаю, — вздохнула: смысла, правда, нет.
— Возмутительно, да? Поэтому будем упираться всеми четырьмя конечностями и всеми мозговыми извилинами, только не примем факты. Знакомо. Я здесь за пять лет на такое насмотрелся.
— Задумано слишком масштабно, чтобы никто ничего не знал, не подозревал.
— Уверен, знают. Наш Симоненко, наверняка. И ваш, Казаков, скорей всего.
— Иван?
Илья неопределенно повел плечами:
— Не исключаю.
— Даже так… Но любому действию, поступку должно быть объяснение. Если открывшееся тебе настолько возмутил, нельзя все оставлять на пол дороги, покричать и сбежать!
— Намекаешь на трусость, дезертирство? — удивился мужчина, испытывающее глянул на женщину. — Не ожидал… Хочу напомнить, я не сбегал, меня выкинули.
