Джеймс Данливи - Рыжий
Каждое утро в дверь скребется горничная-индианка. Протягиваю руку и включаю электрический камин. Одевается. Вниз по ступенькам. И вхожу туда, где все улыбаются и желают друг другу доброго утра. Опрятные скатерти и вазы с засушенными цветами. Мне всегда они нравились. Я знаю, что эти люди из стран Британского содружества наций. А эта женщина сообщает, что ее сын получил новую работу. Знаете, они решили повысить его в должности. Мадам, это просто замечательно.
И так каждое утро. Овсянка с большим количеством молока и сахара. А затем еще яичница с ветчиной. А потом индианка вносит чайники с чаем. И каждое утро я возвращаюсь к себе наверх и вижу в окно, как они выходят на улицу с маленькими зонтиками в руках. И тут еще одна женщина, которая явно любит предаваться любви. Я в этом убежден. Нисколько не смущаясь, обнаженная, она стоит у окна и надменно смотрит на меня из-под полотенца, которым вытирает лицо. Не думай, что я не вижу тебя, сестричка. У тебя крепкое, ладное тело. Но если я встречу тебя на улице, уже одетую, то, вероятно, ты будешь выглядеть совсем иначе и из-под костюма то тут, то там будут выглядывать белые кружева.
Спускается по лестнице и пытается найти свое имя на одном из писем. Идет по улице и останавливается возле воронки от бомбы, оставшейся на месте уничтоженного здания. По воронке крадется кот. Покупает в киоске газету. Возвращается к себе и усаживается, забросив ноги на подоконник. О, я думаю, я найду там сообщение. Большое. И оно будет гласить — Дэнджерфилд Жив.
Поздно вечером в понедельник он написал покаянное письмо Мэри. О моя верная и единственная возлюбленная, приезжай в Лондон, возьми с собой пятнадцать фунтов, и я встречу тебя на станции и приму тебя в свое лоно.
Вечер. Среда. Он зашел в свою комнату, пережив несколько неприятных минут из-за темноты на лестнице. На постели — телеграмма.
«ПРИЕЗЖАЮ В ПЯТНИЦУ В 5 ЧАСОВ НА ЮСТОНСКИЙ ВОКЗАЛ. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. МЭРИ.»
Четверг. Дэнджерфилд запускает в руку в звериную пасть и тащит зверя за язык. В комнате, заполненной паром, МакДун скручивает из проволоки хвост для кенгуру. А этот тип, Парнел, придерживает ее конец плоскогубцами. МакДун вытягивает руку и достает из-за зеркала желтый конверт. Протягивает его Дэнджерфилду.
— Для тебя, Дэнджер, пришло сегодня после обеда.
Дэнджерфилд усаживается и дрожащими от волнения пальцами вскрывает конверт. Тишина. Все замерли в ожидании. Хмурит брови и облизывает губы.
— Мак, не нальешь ли ты мне чашку чая с ломтиком лимона?
— Плохие новости, Дэнджер?
— Это мы еще посмотрим. Отец умер.
— Мои соболезнования.
МакДун подскакивает к чайнику, наливает чай. Стамеской смахивает в чашку кусочек лимона. Лимон опускается на дно чашки с жидкостью цвета йода. Себастьян откинулся в кресле. Парнел продолжает держать плоскогубцами конец проволоки. МакДун возится на другом ее конце. На улице темно. Голубой огонь пожирает газ, и накаляются докрасна асбестовые конфорки. Мне некогда ждать будущего. Говорят, во всех есть что-то хорошее. Если только дать им шанс. И хороший пинок под зад.
— Ладно, ладно все на улицу. Быстро. В «Медвежью берлогу». Мак. Виски. Виски.
МакДун бросил туфель, из которого он пытался соорудить, ногу для кенгуру. Парнел поправляет очки (в движении его руки угадывается настоящий ученый) и несколько раз покашливает, чтобы прочистить горло. Младенец в коробке начинает хныкать.
— Мак, позволь мне в один прекрасный день отправиться с твоим сыном на остров Мэн, чтобы немного там отдохнуть. Я подумываю о том. чтобы построить небольшую часовню на вершине Снефеля. И, может быть, ты произнесешь в ней короткую проповедь.
— Разумеется, Дэнджер.
— Парнел, не подыщешь ли ты мне модного портного из Пассажа?
— Разумеется, Дэнджер.
— Меня устроит что-то типа довоенного Хамбера и со специальным кульком для перевозки одежды. Как ты думаешь, Мак, найду ли я его на Мэйфеир?
— Без сомнения.
— Хорошо. Да, да. Это очень хорошо. Нужно все предусмотреть. Заказать латунную табличку. И, думаю, я обоснуюсь на Старой Королевской Улице.
— Если я правильно все понимаю, Дэнджер, ты начинаешь жить, как богатый человек.
— Ты можешь выразиться и так, Мак. Да, думаю, ты так можешь выразиться. Но как ты думаешь, можно ли сказать, что в этой комнате все как-то дрожит? Можем ли мы сформулировать свою мысль так?
— Можем, Дэнджерфилд.
— У меня и раньше случалось, что понедельники наступали в пятницу. Четверги во вторник. Но воскресенье никогда не было мне по душе. Думаю, нам всем нужно выпить.
— Дэнджер, мы с Парнелом вынуждены с тобой согласиться. А теперь, если вы все преклоните колени, я благословлю вас сатанинским благословением и окроплю священным соком ваши молодые, наивные головы. Ведь все равно вы просто язычники.
— Мак, я думаю, что был зачат при акте идолопоклонства. Парнела зачали по ошибке, а ты никогда вообще не был зачат.
— Да.
Раздалось сдерживаемое хихиканье. Дэнджерфилд втискивался в кенгуриный костюм. Парнел приделывал к нему проволочный хвост. Дэнджерфилда подняли и вынесли на улицу. Странная бригада. Глаза кенгуру вращались в целлофановых глазницах. Рыжебородый МакДун опирался на пастуший посох. Парнел колотил ложкой по пустой жестяной банке. Процессия святых и зверей. Четырнадцать остановок, которые делал Христос, неся крест на Голгофу. Язычники.
В баре царило бурное веселье. Кружки опорожнялись одна за другой. В «Берлоге» поговаривали, что такого славного вечера тут еще никогда не бывало. Дублин, перенесенный в Лондон. Некоторые утверждали, что римляне на самом деле были переодетыми ирландцами. Поговаривали о необходимости отдохнуть и взглянуть на все свежим взглядом, чтобы все спокойно уладить. Были сделаны выводы. Лучше быть с, чем без. И если без, то лучше здесь, чем там. И всех мучила жажда.
Дэнджерфилд сидел за столом, сняв голову кенгуру. Ну и зрелище он из себя представлял! МакДун снабдил кенгуру животом, как у беременной, а из сумки у нее выглядывал перепуганный кенгуренок. Поговаривали, что в сумку надо посадить МакДуна, чтобы сэкономить на поездке в Сохо. Было решено, что сегодня вечером они отправятся в Сохо.
Люди вышли из бара, чтобы посмотреть, как они шествуют по улице. Парнел выбивал на жестянке похоронный марш.
МакДун танцевал, как туземец с острова Бали и показывал кенгуру дорогу.
Они медленно шли по самому центру улицы. Люди распахивали окна, чтобы взглянуть на это странное зрелище. МакДун подбадривал кенгуру своим длинным посохом. Парнел шел спиной вперед по Кенсингтон Черч-стрит, на которой девушка бросила им цветок из окна. В Ноттинг Хилл перед ними попытались закрыть ворота, но Парнел успел вставить свою ногу. Улица Бэйвостер. Это было уже слишком. Танцы свихнувшейся Троицы. Полицейский попросил: «Потише вы там». Но они ответили: «По поручению Его Величества короля». И гигант-полицейский остановил движение, чтобы они могли перейти улицу, не подвергая свою жизнь опасности. МакДун танцует чечетку эльфов. Пусть посмеется усталая Англия.
