Михаил Тырин - Семьи.net (сборник)
– Без имен, – попросил толстый.
– Не волнуйся, дружище, – утешил приятеля Иксуев. – Перед тобой не люди, а суповые наборы, они никому ничего не скажут.
Тот, кого владелец заведения назвал Сержем, прищурился на задохнувшуюся от ужаса Анну и причмокнул губами.
– Мы раньше не встречались, – хрипло произнес Палыч, пронзительно глядя на Иксуева. – Как ты понял, что я пришел за тобой?
– Я осторожен и храню физиономии всех, кто был так или иначе причастен к моему бизнесу. Как только твоя корова переступила порог «Капитана Кука», сработала система предупреждения, и ваша операция закончилась не начавшись.
Наемник покосился на женщину:
– Я ведь говорил, что тебе тут нечего делать.
– Где мой сын? – не выдержала Анна. – Ты купил моего сына! Куда ты его дел?!
– Того сладенького? – с издевкой осведомился Иксуев. – Мяса мало, но оно очень нежное?
– Нет! – взвыла женщина. – Нет!!
– Видел, как она вздрогнула? – Губастый толкнул локтем толстого. – Смешно… Нормальные бабы давно забили на все эти тупые чувства, а тут они во всей красе.
– Ты не съел его! Я знаю! Я чувствую, что Костя жив!
– Не волнуйся, корова, младенцев мы едим редко…
– Потому что живыми они стоят дороже, – вздохнул Серж.
– Мы подобрали твоему ублюдку прелестную пару: мой бывший любовник с двумя своими мужьями. У Фридриха сейчас такой возраст – хочется с кем-нибудь возиться, нянчиться, целовать без последствий, но месяцев через восемь-десять ему это надоест, и младенец окажется в «Счастливом доме» или у «абсолютов». – Вдоволь поизмывавшись над женщиной, Иксуев повернулся к наемнику: – Скажи, в жизни твой напарник такой же тощий, как на фотографиях? Если да, то предлагать его гостям – только позориться. Вот на тебе мяса много, и внутри…
– Потроха… – с вожделением протянул толстый.
– Точно! – «вспомнил» губастый. – Если с Дохлого будет мало мяса, доберем другим продуктом. – И потрепал приятеля по плечу: – Кстати, ты не хочешь трахнуть корову? Не забыл, как это делается?
– Говорят, если их как следует вздуть перед свежеванием, то мясо получается особенно нежным. – Серж оценивающе оглядел сжавшуюся Анну, после чего икнул: – Давай трахнем.
– И Палыча тоже.
– Мужиков, вроде, надо избивать?
– Изобьем после, одно другому не мешает.
– Логично.
– Кто начнет?
Никто.
В смысле – не получилось.
Ни изнасиловать, ни избить – ничего не получилось, потому что Аня совершила подвиг. Маленький, но очень нужный подвиг. Совершила по наитию, потому что ни о чем они с Палычем не договаривались, просто женщина поняла, что должна сделать. Или же потому что не выдержала, потому что внезапно решила покончить с издевательствами Иксуева и толстого жандарма, не доводя дело до обещанных пыток.
Не имеет значения, почему Аня это сделала, потому что значение имеют исключительно дела.
Поступки.
А поступок был таким: молодая женщина бросилась на охранников. В какой-то момент мордовороты расслабились, оказались рядом, даже пистолеты опустили, перестав удерживать пленников на мушке, и Аня поняла, что способна подарить Палычу несколько бесценных секунд. И бросилась, перекрывая своим телом линию огня.
Бросилась, сделав самую высокую в жизни ставку: все на «зеро», на мрачного наемника, который постоянно называл ее дурой. Ставка абсолютно на все. Больше не будет.
Раз!
Первая секунда. Крик. Движение. Оторопь у мордоворотов. Все понявший Палыч движется в противоположном направлении, к стулу Сержа, на спинку которого толстяк повесил кобуру с «береттой». И прежде, чем жандарм осознаёт происходящее, правая рука наемника ложится на рукоять.
Два!
Вторая секунда. Выстрел. Но только один, потому что не каждый охранник достоин высокой зарплаты. Выстрел, но только один, и поэтому Аня продолжает движение. Палыч выхватывает оружие.
Три!
Третья секунда, и четыре выстрела сливаются в один протяжный грохот. Две пули Анне, обе в грудь, обе рвут плоть и ломают кости. Останавливают. Швыряют на пол. Убивают. Две пули, но именно за ними Анна и бросалась. Их ловила, на них соглашалась, потому что знала… Две следующие пули вылетают из «беретты». Одна, а вторая следует за ней так быстро, что кажется – грохот случился лишь раз. Две пули Палыча попадают точно в цель, разносят мордоворотам головы, но наемник не следит за результатом. Он уже повернулся, и следующая пуля летит в живот толстого Сержа, туда, где жандарм любил переваривать людей. Еще через мгновение рукоять опускается на голову перепуганного Иксуева, вышибая из губастого сознание, а затем Палыч бросается к лежащей на полу женщине, кричит, хватает за плечи, переворачивает, снова кричит, смотрит в затухающие глаза и слышит едва различимый шепот:
– Ты обещал…
И все ушли.
Услышали от присяжных: «Виновен!», услышали от судьи: «Двадцать лет каторжных работ», и ушли. Кто-то делился впечатлениями в социальной сети, кто-то куда-то звонил, а кто-то, в основном – журналисты, пытался прорваться к выкрикивающему грязные ругательства Кириллу. Зал опустел, коридор, напротив, наполнился, и лишь два человека не спешили на публику.
Расстроенный Падда бездумно крутил в руке телефон. Довольный прокурор делал вид что разбирается в бумагах. Победитель и проигравший.
– Двадцать лет, конечно, перебор, – кашлянув, произнес обвинитель. – Но это Павлов, он за торговлю детьми меньше не дает.
– На апелляции скостим до десятки, – почти равнодушно отозвался адвокат. – Через семь лет выйдет по УДО за хорошее поведение.
– Тебя это устраивает?
– Я знаю, что так будет.
И снова – пауза. И снова никто никуда не идет. Дверь закрыта, приставы знают обоих и доверяют им, так что разговору никто не мешает.
– Ты почему Павлову отвод не дал? – поинтересовался прокурор.
– А зачем?
Зачем портить репутацию, рассказывая широкой публике и журналистам, что в детстве судью похитили, почти включили в систему «Счастливый дом» и лишь благодаря самопожертвованию матери мальчика удалось вернуть домой. Зачем ворошить прошлое? Эта история никого не касается. Это – личное дело и личная боль Константина Павлова, и никто не имел права поминать имя его матери.
– Я эту историю не хуже тебя знаю, – пробормотал Падда, засовывая телефон в карман. – Но будь я проклят, если использую ее для спасения «ангела». – Помолчал и уверенно повторил: – Будь я проклят.
«За день до своего рождения ребенок спросил у Бога:
– Говорят, завтра я отправлюсь на Землю. Как же я буду жить там, ведь я так мал и беззащитен?
Бог ответил:
– Рядом всегда будет ангел, который позаботится о тебе.
Ребенок задумался, затем спросил снова:
