Михаил Савеличев - Меланхолия
Фея посмотрела на меня. Ничего похожего. Круглое лицо, тени вокруг глаз и пухлые губы.
- У меня волшебные руки. Пальцы, ладони. Мира не было, до тех пор пока я не родилась. Была только пустота. В ней не было даже темноты и света. Лишь кто-то любил меня... Непонятная любовь пустоты... Я лежала в кроватке и трогала игрушки. То есть потом они стали игрушками. Мишками и обезьянками. Пушистыми игрушками. Они куда-то ушли... Ты не встречал их? Хотя нет, тебя же нет. Нет - мое любимое слово. Ты заметил?
- Нет.
Она улыбнулась, трещинка на нижней губе слегка разошлась и выступила капля крови.
- Второй стала моя кормилица. Она называла себя мамой, но у меня не могло быть мамы. Я тыкала ручками в ее грудь и она появилась, вырвалась из ничего, стала большой и красивой. Я ее тоже очень любила. Потом и она исчезла. Возможно, я не знаю настоящего волшебства? Я ухожу и все то, что я создала обращается в пыль?
- Возможно...
- Ты не врешь. Хорошо. Многие лгут. Хотят и лгут. Ненавижу ложь. Потому что она - чужая выдумка. Кто-то крадет мои мысли и пытается превратить в свою выдумку. Из-за этого все получается таким... таким... поддельным. Они хотели надеть на меня перчатки, как будто в коже все дело! Но больше всего я люблю лес. Ты гулял по лесу? Нет? Несчастный! Я обошла все леса, я притронулась к каждому дереву, превратила их в настоящие... А они из них стали делать бумагу, - глаза феи заблестели, потекли слезы. - Кто-то придумал печаль. Наверное есть еще кто-то, злой волшебник, что идет за мной и сдвигает все со своих мест.
- Дочь громовержца, обида, которая всех ослепляет, страшная; нежные стопы у нее: не касается ими праха земного, она по головам человеческим ходит, смертных язвя.
- В нем есть свое очарование, - кивнула на сад за окном Ата. - Хотела бы я дождаться весны и превратить его в зеленое облако, безумно легкое и свежее... Хотела бы я оказаться вновь той, кем была, забыть, заснуть, проснуться... У тебя сильные руки? Они не дрожат?
- Нет, не дрожат.
- Конечно, ты здесь, ты еще не существуешь. Тогда пойдем, - она схватила меня и потащила в центр зала. - Прочь! Прочь, уроды! И не надейтесь на мою милость! Вы - не мои, не мои, не мои! Ой, что я наделала!
Ата останавливается и с жалостью смотрит на меня.
- Ты... ты... прости... я сделала тебя настоящим...
- Ну и что, - отвечаю я.
- Поверь, я не хотела... Я люблю всех... Но я устала. Все дело во мне.
- Конечно, - киваю головой, - все дело только в тебе. Ты счастливый человек - от тебя что-то здесь зависит.
Девчонка захлопала в ладоши и запрыгала:
- Все! Все! Здесь все мое! Видишь стол? Пойдем!
За столиком сидели два неопрятно разбухших существа и рисовали, то есть макали в баночки с водой пальцы, осторожно возили по краскам и вычерчивали на больших листах бумаги линии и круги. Ата пнула по крышке, столик накренился и все полетело на пол. Существа отшатнулись, подняли разноцветные руки, но фея не обратила внимания и вскочила на столешницу:
- Давай, давай быстрее! Ну что ты возишься?! Вот так хорошо, - столик угрожающе затрещал. - Сцепи руки. Вот так. Видишь? Как у меня. Делай так же. А теперь держись!
Она легко, невозможно легко, неуловимым и быстрым дуновением прошлась босыми ступнями по моим ладоням, плечам, вытянулась, ухватилась за ближайшую балку, подтянулась, встала на ней, балансируя, ухватилась за вторую, снова рывок еще выше, в сходящуюся бездну...
Меня сдернули на пол и задвинули за плечи надсмотрщиков.
- Слезай! - крикнул один из них. - Слезай или будет хуже!
- Чертова девчонка, - выругался второй. - Снова не уследили... Все уже ученые, но стоит появиться новичку и она устраивает представление.
- Вызвать дежурного?
- А ты еще не вызвал?
Ата перебиралась с балки на балку, взбиралась все выше и выше по пыльной спирали и вниз сыпались пыль и облупленная краска. Она не обращала внимания на крики и когда смотрела вниз, то смотрела только на меня. Почему-то наши глаза сразу встречались, дружно выискивали единственно верное соединение, одинокую прямую в бесконечных лучах иных взглядов. В ней не чувствовалась игра. Ей было тяжело, словно кто-то невидимо-злобный затеял собственную забаву. Потные руки и ступни оскальзывались, пыль забивалась в глаза и в рот, предательский голос шептал, что уже достаточно, что уже все, надо прекращать глупости и спускаться.
- Ты тоже так думаешь? - почему-то отчетливо слышался ее вопрос. - Ты тоже хочешь, чтобы я вернулась? А я не хочу. Не хочу возвращаться. Пусть все умрет. Пусть все умрут.
- Возвращайся, паршивая девчонка! - орал надсмотрщик. Второй морщился и говорил в телефон.
- Карцер тебе обеспечен! Тебе и твоему дружку! А ему еще и рассолу добавим! Ты слышишь?! Где он?! - меня вытолкнули в круг.
Десятки глаз смотрели на очередную жертву. Лица-ластики и глаза-ластики. Вечное отсутствие, пустота, утягивающая любого, кто осмелится шагнуть навстречу. За их имитацией тупоумия, соплями и слюнями, мокрыми штанами скрывался выход из лабиринта, последний и решающий, где уже не было шансов выиграть, где можно было только попасть под смертельный удар минотавра и лишь самый удачливый выползал в свет, в подлинный свет, чтобы поплавать в луже собственной крови.
- Он не виноват! - крикнула Ата. - Это только я! Хотите меня поймать?! Эге-ге! Попробуйте! Привет рассолу!
- Сучка, - надсмотрщик сплюнул. - Ну что там?
- Сейчас принесут ружье и одеяла.
- Не надо одеяла. Я хочу, чтобы она себе все переломала. Чтобы была смирной и тупой аутичкой. Мы тебя все равно снимем!
Звякнула дверь. Голос профессора Эя:
- В чем дело? Почему не уследили? Сколько раз я говорил, что здесь нужна сетка, но эти ослы...
Еще рывок вверх и пол все дальше, а свобода все выше.
- Здесь много интересного! - сообщила Ата. - Нужно было взять тебя с собой! Прощай, страна чудес!
- Где ружье? А, вот. Кто лучше всех стреляет? Вы?
- Сложно будет попасть, шеф. Баллистика не та. Духовое ружье, ампула...
- Что же теперь? Застрелить ее из настоящего ружья?
- У вас нет ружья! - засмеялась сверху девчонка. - Я не люблю ружья! Я их не придумала еще!
- Хорошо, шеф. Я попробую. Только не мешайте. И уберите этого придурка.
Меня затолкали в толпу. Четверо надсмотрщиков растянули одеяло, пятый отошел к самому окну, поудобнее пристроил длинное ружье.
- И что вы обо всем этом думаете? - поинтересовался старик. - Может лучше пройти к тому столику? Не участвуй, так сказать, в собраниях нечестивцев.
- А какая ваша роль во всем этом представлении?
Вецель уселся на стул, покосился на раскоряченную фигуру у стены, показал пальцем на свободное место:
- Мы уже говорили о ролях. Или вы думаете, что я здесь вроде проводника? Экскурсовода по кругам безумия? Интересное предположение. Мне оно пока в голову не приходило. Ну хорошо, пусть так. Тогда что можно извлечь из нашего очередного друга?