Сергей Малицкий - Легко (сборник)
— С трудом, — признался я.
— Да все очень просто. Вы пишете не повести и не рассказы. Вы пишете исповеди, даже тогда, когда выдумываете все от начала до конца. Можно не соглашаться с логикой изображенных вами событий, могут не нравиться ваши герои, но забыть этого нельзя. Вы выложили всего себя на бумагу, препарировали, раскатали по строчкам текста и подали на стол. Вы знаете, почему вы не популярны? Потому что очень утомительно читать это. С чего вы взяли, что массовый читатель толпами хлынет на операционные столы, где вы обещаете выпотрошить его, даже если после этого он гарантированно испытает нечто? Никому этого не надо.… И если бы не обстоятельства, этого было бы не нужно и мне.… Но я прочитал. И одиночества своего я лишился. Вы понимаете?
Я кивнул, как завороженный глядя на этого почти парализованного собственным бессилием человека, на лице которого горели безумные глаза.
— И вот, — продолжил Алексей, — я лишился одиночества, но приобрел собеседника. Да просто близкого мне человека.
— Вам не кажется, что даже для дружеской близости нужна взаимность? — спросил я.
— Да бросьте вы, — махнул рукой Алексей. — Когда открывается книга, никто не спрашивает согласия писателя. Я сроднился с вами из-за вашей откровенности. Вы сроднитесь со мной, едва узнаете, в какое дерьмо я вляпался. Человек по природе своей склонен к жалости. И у вас, я уверен, будет возможность пожалеть меня. Знаете, что я хотел вам рассказать?
— Что? — спросил я.
Он наклонился и произнес мне в лицо напряженным шепотом:
— В действительности их нет!
— Кого нет? — не понял я.
— Их. Управляющего отделением банка. Маклера. Этого бандита. Юного ди-джея. Этой дамы. Их нет. И они есть.
— Подождите! — запротестовал я. — Я еще не понял, как это их нет, а вы уже добавляете, что их нет, но они есть.
— А вы не спешите, — посоветовал мне Алексей. — Их нет, потому что их нет в природе. Но они есть, потому что они есть. Потому что есть поступки, которые они совершают. Есть одежда, которую они носят. Есть их имена. У них есть друзья. Даже работа! Они обладают всеми качествами конкретных людей. Но их нет.
— Не понял! — раздраженно повторил я.
Алексей сидел на диване и торжествующе смотрел на меня как на школьника, впервые услышавшего от учителя, что земля — это шар, и пораженного этим обстоятельством.
— Их нет, но они есть! — снова сказал Алексей, наклонился и прошептал мне прямо в ухо. — Это я их создал! Я сделал их из себя!
21«Что он понимает?» — подумалось мне. Я все делаю из себя. Я становлюсь больным стариком, когда описываю старика. Я становлюсь волком, когда описываю волка. Я становлюсь женщиной, даже тогда, когда в моих рассказах ее запрокидывают навзничь и насилуют или рвут безжалостно на части. И я чувствую все это. Что он понимает в этом, если даже Ритка бросила меня из-за того, что, когда она звала меня по имени, я поднимал голову от бумаги с пустыми безжизненными глазами, потому что был кем угодно, стариком, волком, женщиной в эти минуты, но не самим собой? Я не мог разорваться надвое. А она не могла жить в пустоте. Что он в этом понимает?
— Это я их создал! Я сделал их из себя!
— Доктор Джекил, несколько мистеров Хайдов и даже миссис Хайд в одном лице? — с сарказмом спросил я его. — Это неоригинально.
— Бросьте! — повысил голос Алексей. — Доктор Джекил и мистер Хайд — это всего лишь идея, которая ничего общего не имеет с действительностью. К тому же, она основана на использовании физического мира. Опять какие-то снадобья и химикаты. Ничего этого не надо. Все здесь! — показал Алексей себе на голову. — И у вас все здесь! Только и различие, что вы выпускаете своих героев на бумагу, а я в жизнь.
— Не хотите ли вы сказать, что выпускаете в жизнь созданных вами фантомов? — удивился я.
— Фантомов? — задумался Алексей. — Нет. Это не фантомы. Это уже не фантомы. Выражения должны быть точными. Ведь слова — это выражения мысли. А мысль — это штука довольно материальная, частица божественного поля, если угодно. Сгусток мыслей — это уже личность. Нет. Они мыслят. Это уже не фантомы…
— И все-таки. Что позволяет вам утверждать, что те люди, которых я видел и даже испытал сомнительное удовольствие общаться с ними, не материальны? Или, короче говоря, их нет… хотя они и есть?
— Материальны… — пробормотал Алексей. — Еще как материальны. И их растущая материальность прямо пропорциональна моей убывающей материальности. Извините меня, я лягу…
Он сбросил ботинки, бессильно опустился на левый локоть, беспомощно закинул на диван согнутые ноги, вытянулся так, что диванная подушка оказалась у него под лопатками, и запрокинул голову назад.
— Устал, — сказал Алексей и закрыл глаза. — Извините, но пока я буду говорить так. Вы знаете, что такое мозг?
— Не больше, чем об этом написано в книгах по анатомии.
— В книгах действительно написано кое-что, но что это значит по сравнению с настоящей картиной? Представьте себе, что строение дерева изучают по сантиметровому спилу, не подозревая о существовании кроны и корней. Безусловно, человеческий мозг — это чудо. Но что значит это чудо, если окажется, что мозг — это всего лишь что-то, удерживающее в себе душу человека так же, как губка удерживает воду? Вот тебе и чудо.… Попробуй, удержи ее…. А если она там не одна? Вам интересно все с самого начала? — вдруг спросил он меня.
— Да, — ответил я с некоторым недоумением, глядя на этого внезапно свалившегося на мою голову, распластавшегося на диване человека.
— С самого начала, — задумался Алексей. — Начну все-таки не с самого начала. Хотя, что есть начало, неизвестно никому. Я рано остался один, и поэтому мне пришлось полагаться только на собственные силы. В армию я не собирался, так как перенес в детстве травму позвоночника, которая до сих пор вызывает у меня сильнейшие боли. В армию я не собирался, в институт идти тоже особого желания не было. Жизнь казалась мне дорогой, которая рано или поздно приведет меня в инвалидную коляску. И вот чтобы этого, может быть, не случилось, я пошел учиться в медицинское училище возле дома. Денег на дорогу тратить было не надо. Да и возможность когда-нибудь поступить в медицинский институт, наверное, все-таки не помешала бы. Так или иначе, я стал студентом медицинского училища. Жить было на что. Я и сам не транжир, да и родители кое-что оставили. Машину собирались покупать на старости лет. Я очень поздним ребенком был. Я подумал и решил, зачем мне машина? Не лучше ли обеспечить себе экономное, но сытое существование лет на десять? А там, глядишь, и до нормальной профессии доберусь? И все бы хорошо, но, не поверите, в училище я начал лысеть.
