Сергей Малицкий - Легко (сборник)
Я встал, прошел на кухню, зажег под кофейным «песочником» огонь и включил автоответчик. На нем было несколько восклицаний Верки по поводу моего возвращения и ее субботнего прихода. Недоуменный вопрос приятеля, которого я уже половину дня считал бывшим: почему я не оставил повести у него в конторе. Голос Дины.
— Привет, трус и негодяй. Я все равно тебя нашла. Никуда ты не денешься. Нам нужно увидеться. Мне есть, что сказать тебе. Хотя бы из-за Риты позвони.
Я нажал на «repeat», послушал еще раз, и еще раз, каждый раз улавливая какие-то новые интонации в ее голосе. Время остановилось и замерло на этом автоответчике, только каленым речным песком запахло из кухни. Я побежал туда и услышал, как голос Дины сменился голосом Алексея.
— Здравствуйте, Вадим. Это говорит бывший сосед, Алексей. Мне очень нужна помощь. Позвоните, пожалуйста, по телефону…
Я выключил газ, еще раз прослушал сообщение и набрал номер. Прозвучали гудки, затем в трубке раздался незнакомый голос:
— Я слушаю вас.
— Будьте добры, мне необходимо услышать Алексея.
— Почему вы решили, что здесь может быть какой-то Алексей? Кто это звонит?
— Это его бывший сосед. Он сам дал мне этот телефон.
— Сожалею, — ответили на другом конце провода, — но я ничем не могу вам помочь. Думаю, что ваш друг ошибся, когда называл этот номер телефона. Смею полагать, что никакого Алексея здесь нет, и никогда не будет. Всего хорошего.
Трубку положили. Я слушал гудки и видел, как дрожат пальцы, которыми оперся о стол.
20Он появился вечером. Позвонил, молча остановился в коридоре, прислонился спиной к стене. Странное сочетание человека-тряпки с поблескивающей металлом волей внутри. Не разуваясь, прошел в комнату и сел на диван, выложив на колени кусок картона с какой-то надписью. Попросил чаю.
— Если можно, то без хлорки.
— Конечно, — согласился я. — Я теперь для чая и кофе воду покупаю. Радуюсь, что воздух бесплатно.
— Не радуйтесь, — хмуро ответил Алексей. — За такой воздух нам доплачивать надо. Хотя здесь, в Строгино, еще ничего.
— А вы теперь где? — спросил я его.
— В Люблино, пока, — ответил Алексей. — Но квартира эта моя.… Тоже пока.
— Что за проблемы? — спросил я, выставляя на стол дымящийся чай, печенье и еще что-то, в чем я не отказывал себе в бесплодном творческом одиночестве. — Опять кто-то донимает вашу компанию излишним вниманием?
— Знаете, почему я пришел просить о помощи именно вас? — спросил меня Алексей.
— Нет, — ответил я. — Единственное, что приходит в голову, это то, что больше вам попросить о помощи некого.
— Может быть, — он задумался. — Думаю, вы подумали, что я обманул вас и решил не открывать своей тайны?
— Вы недалеки от истины, — подтвердил я.
— Да… — он помолчал, прихлебывая чай. — Так оно и есть. Зачем мне дополнительные проблемы в лице любопытного, назойливого, пусть даже никому не известного писателя? Я не слишком обижаю вас?
— Нет, — сказал я. — Если вы говорите правду, тогда нет. Хотя тот, кто говорит правду, обречен постоянно кого-то обижать. К тому же, пока вы не оригинальны.
— Нет, — не согласился Алексей. — Я — оригинален. Я сделал все, чтобы съехать отсюда. Хотя бы на время. И только потому, что ваше наблюдение могло закончиться трагически для вас.
— Значит, некоторые мои предположения оказались верны? — спросил я.
— Нет. Точнее, да, но только отчасти. На ничтожный процент. Дело в другом. Ситуация изменилась настолько, что я не справляюсь с ней самостоятельно.
— И чем же могу помочь я? — поинтересовался я. — Вы хотите, чтобы я навел порядок в вашей таинственной масонской ложе?
Алексей откинулся назад, вытер лицо платком и зачем-то приподнял и снова положил лицевой стороной вниз картонку. Я стал внимательно рассматривать его и тут только увидел, что одет он как-то необычно, нелепо и безвкусно, хотя одежду эту я видел раньше, и она мне знакома. Ну, конечно! Это была одежда того «сыщика», который уложил меня с помощью газового баллончика в бывшем проезде Художественного театра. Блестящие ботинки с тонкими узкими носами, почему-то голубые носки, клетчатые зеленоватые штаны, розовая рубашка-апаш на кнопках и темно-коричневый пиджак.
— Что? — нервно засмеялся Алексей. — Удивляет мой наряд? Не могу сказать, что моя обычная одежда выглядит более гармонично, но.… Но это вопрос обстоятельств. Насчет масонской ложи, вы опять не угадали. Тем не менее… дело серьезное. Помогать вы мне не обязаны. Более того, вряд ли вы можете мне помочь. Но вы можете контролировать ситуацию. Вы готовы слушать дальше, или мне пора уже уйти?
Я посмотрел на его опущенные веки, он по-прежнему смотрел куда-то вниз, и подумал, что лучше бы он сейчас ушел.
— Помощи я вам обещать никакой не могу, но слушать я готов.
— Спасибо хоть на этом, — Алексей снова глотнул чая. — Но сначала я должен объяснить, почему я пришел именно к вам.
Алексей замолчал на мгновение, закрыв глаза, как будто справлялся с нахлынувшей на него болью, затем открыл глаза и продолжил:
— В чем-то вы правы. У меня действительно никого нет.
— А ваши друзья?
— А! — махнул рукой Алексей. — Не перебивайте меня. У меня никого нет. У меня нет никаких родственников и нет друзей. Так случилось. Мои родители были людьми необщительными. Одинокими. Возможно, что и сошлись они на почве одиночества. И когда их не стало, это двойное одиночество унаследовал я. Нет. Конечно, и в одиночестве есть свои прекрасные стороны, но от этого оно не перестает быть одиночеством. И вдруг сравнительно недавно, когда жизнь повернулась ко мне самой безжалостной стороной, я обнаружил, что этого одиночества больше нет.
— И какова же моя роль в этой метаморфозе? — спросил я его.
— Самая главная, — ответил Алексей. — Ваша книга.
— Книга? — удивился я.
— Ну, журнал с вашей повестью. Извините, я не могу вернуть его вам.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Когда этот журнал вышел, я скупил некоторую часть тиража. У меня осталось не менее сотни экземпляров.
— Вы сами уменьшили вероятность успеха, — вздохнул Алексей. — Но я прочитал. Не знаю, зачем я это сделал. Возможно, потому, что, обманув вас, обещая скорую встречу, я не захотел быть обманщиком дважды. Я прочитал, и ваша повесть закончила мое одиночество. Она лишила меня его. Вы понимаете?
— С трудом, — признался я.
— Да все очень просто. Вы пишете не повести и не рассказы. Вы пишете исповеди, даже тогда, когда выдумываете все от начала до конца. Можно не соглашаться с логикой изображенных вами событий, могут не нравиться ваши герои, но забыть этого нельзя. Вы выложили всего себя на бумагу, препарировали, раскатали по строчкам текста и подали на стол. Вы знаете, почему вы не популярны? Потому что очень утомительно читать это. С чего вы взяли, что массовый читатель толпами хлынет на операционные столы, где вы обещаете выпотрошить его, даже если после этого он гарантированно испытает нечто? Никому этого не надо.… И если бы не обстоятельства, этого было бы не нужно и мне.… Но я прочитал. И одиночества своего я лишился. Вы понимаете?
