Сборник Сборник - Фантастика, 1962 год
— Ма-а-арта, — жалобно закричал Брунцлау своей жене, — Марта! Надо сообщить в полицейское управление, здесь лежит снаряд!
Конечно же, после этого заявления из кухни вылетела ’Марта и недоуменно уставилась на мужа.
— Марта, — прошептал тот, пораженный внезапной мыслью, — это не снаряд… Я, кажется, нашел клад.
Спустя несколько минут перепачкавшиеся и взмокшие супруги отчистили от глины порядочную часть находки. Еще несколько лихорадочных гребков — и перед ними ясно обозначилось человеческое ухо.
Они нашли скульптуру! Из серебра! Из платины!
Сто тысяч!!! Миллион марок. Уфф…
Скоро в вырытой яме показалась голова скульптуры. Отто, обрывая пуговицы, стянул с себя вязаный жилет и обтер драгоценную находку. После первых же мазков лицо скульптуры засияло уверенным тусклым блеском. Отто взглянул на него и застыл в недоумении. На него, прищурив один глаз и страдальчески сморщив рот, смотрела до ужаса странная физиономия.
Владелец пивной “Пена над кружкой” был не искушен в искусстве. Но того, что он увидел, оказалось вполне достаточно, чтобы понять: ЭТО изображение не человека, ЭТО изваяние покойника.
Часы на ратуше хрипло пробили двенадцать ударов. Это вывело Отто из состояния оцепенение.
— Зарыть, немедленно зарыть, а то отберут, — зашептал он Марте.
— Угу, — согласилась практичная Марта и, подавляя непонятный страх, сдавленным шепотом предложила: — Ночью отроем всю, потом вывезем в Гамбург и продадим американцам.
— Герр Брунцлау! — послышался внезапно дребезжащий тенорок. — Герр Брунцлау! Что я делаю? Я ищу вас и что я думаю? Я думаю, почему вас нет на месте. И может ли это не удивлять? Нет, это не может не…
— Иди скорее, — шепнул Отто Марте, — это Шлезке…
Эрих Шлезке, который последние сорок лет, за исключением воскресных дней и религиозных праздников, заходил в “Пену над кружкой” в полдень, когда ратуша закрывалась на полуденный фрюштюк, был очень удивлен, не застав за стойкой никого.
— Но могу ли я уйти, не выпив пива? — недоумевал он, стоя в пустом зале. — Нет, я не могу уйти, не выпив пива. Так как что в человеке самое главное? Самое главное в человеке — это его привычки. А раз так, то могу я… О! — поразился Шлезке, увидев входящую Марту. — Госпожа Брунцлау! Почему я удивляюсь? Потому что я вижу вас в таком пыльном виде. А может ли это представляться естественным? Нет, это не может представляться естественным. Но что я хочу сделать, прежде чем выпить свою кружку? Я хочу повидать герра Брунцлау. А зачем я хочу повидать герра Брунцлау? А затем, чтобы сообщить ему, что его прошение об уменьшении налога передано самому начальнику… Впрочем, я скажу ему это сам. Где же repp Брунцлау, во дворе?
И, проскользнув мимо опешившей и растерявшейся от обилия впечатлений сегодняшнего дня Марты, Эрих Шлезке вышел во двор пивной.
Спустя два часа Шлезке и Брунцлау с довольным видом удачливых искателей кладов осматривали полностью извлеченную из земли статую.
— А почему вы должны меня слушаться? — не умолкая, говорил Шлезке. — А потому, что я старинный друг семьи Брунидау. Когда я распивал пиво с покойным ныне Брунцлау? С покойным ныне Германом Брунцлау я распивал пиво, когда вас, Отто, еще не было на свете. Но что меня сейчас интересует? Меня интересует совсем не пиво. И даже не служба, на которую я сегодня не вернусь. Меня интересует, почему этот монах, которого мы сейчас, вытащили, почему он так странно выглядит?
— Может, разбить и продать по частям? — мрачно предложил Брунцлау.
— О-о-о-о! — застонал Шлезке. — Что делали бы вы, если бы я не был старинным другом вашей семьи и если бы я не пришел сегодня пить пиво? Вы бы кончили свои дни в нищете и оскудении! Но меня интересует совсем не нищета. Меня интересует, что напоминает мне этот металлический монах? Но, может быть, вы, Отто, помните, где я читал про превратившегося в металл монаха?
— Про монаха, который превратился в металл? — переспросил Брунцлау. — Может быть, герр Шлезке до моей пивной заходит в какую-нибудь другую?
— А-а-а-а! — выдохнул внезапно Шлезке. — Я вспомнил!! Так это было правдой! Майн готт, это было правдой!
— А теперь вашему преосвященству угодно будет послушать, что сообщается в газетах?
— Угу, — буркнул епископ баварский и добавил, недовольно сморщившись: — Заберите от меня этот кофе и дайте лучше содовой,
— Начинать с “Баварише рундшау”? — осведомился секретарь, монсеньор Штир.
— Как хотите.
— “Нью-Йорк, 16 июня. По сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс, переговоры о запрещении атомного…
— Пропустить, — сказал епископ.
— “В Южном Вьетнаме сохраняется напряженное положение. Правительство спешно призвало в армию…”
— Дальше!
Секретарь перевернул газетную страницу и начал читать новую статью:
— “Экспансия международного коммунизма по планете…”
— Не надо!
Прошелестело еще несколько страниц.
— “После премьеры фильма “Тсс, джентльмены” несравненная Лилиан Раббат стала самой популярной звездой сезона. Вчера в клубе Сторонников крайних мер состоялся прием в честь прекрасной Лилиан. На приеме Лили была в специально сшитом для этого случая серебристом платье, в котором она выглядела еще менее одетой, чем в “Джентльменах”. На фото внизу вы видите заключительную часть приема, когда Лилиан…” Вашему преосвященству угодно еще содовой?
— Нет, подайте очки. Что же вы остановились?
— “Каждый день очаровательная Лилиан получает пять тысяч марок, двести приглашений на приемы и шестьсот писем…”
— Кстати, — спросил епископ, — велика ли сегодня почта?
— Тринадцать писем, ваше преосвященство!
— От кого?
— Сестры-кармелитки сообщают, что…
— В корзину!
— Приглашение от общества христиан-энтомологов на…
— Напишите, что не приеду.
— Запоминание, что в среду состоится освящение нового завода фирмы Граббе.
— Запишите в календарь.
— Далее письмо из тюрьмы.
— Раскаявшийся грешник просит о заступничестве? В корзину!
— Не совсем так, ваше преосвященство. Осмелюсь сказать, что письмо любопытное!
— Читайте!
— “Надеясь на вашего преосвященства благосклонное внимание и преисполненный заботы не о себе, а о святыне немецкой католической церкви, попав в беду из-за чудовищного недоразумения, умоляю ваше преосвященство не упускать святого Кроллициаса и разрешить мне предоставить на мудрый суд вашего преосвященства документ, который я вот уже четыре десятилетия храню у себя на сердце и который прольет яркий свет на одну из замечательнейших страниц истории христианства”.
