Сборник Сборник - Фантастика, 1962 год
— Довольно, переведите мне, что хочет этот проходимец, — сказал епископ, — Предвидя вопрос вашего преосвященства, — позволил себе усмехнуться секретарь, — я связался с полицейским управлением. Автор письма — некий Эрих Шлезке, сотрудник Кассельского муниципалитета. Вместе со своим соучастником Брунцлау был задержан гамбургской полицией при попытке продать американскому консулу какую-то статую. При допросе вину отрицает, утверждая, что нашел не статую, а якобы подлинные мощи святого.
— Кроллициаса, кажется? — переспросил епископ.
— Да, Кроллициаса. Но среди девятисот девяносто четырех святых такого имени нет, ваше преосвященство.
— Сумасшедший? Маньяк?
— Не похоже, ваше преосвященство.
— Документ, о котором пишет этот… этот…
— Шлезке, ваше преосвященство.
— …Этот документ действительно существует?
— Я видел его, ваше преосвященство.
— Вы, как всегда, на высоте, Штир.
— Рад вашей похвале, ваше преосвященство!
— Так что же документ?
— Похож на настоящий.
— Так… так… Кто там у них в Гамбурге ведает полицией?
— Полицей-президент Шуббарт, ваше преосвященство!
— Что ж, соедините меня с господином полицей-президентом Шуббартом.
Когда профессор Дроббер читал лекцию, объяснял кому-либо научную проблему или вообще находился в благодушном настроении, то он не говорил, а пел. Студенты свыкались с этой странноватой особенностью профессора, потому что читал, или, вернее, выпевал он свой предмет действительно хорошо.
Но на этот раз аудитория профессора Дроббера была необычной.
Посреди небольшого зала в кресле сидел епископ баварский. Чуть позади на обычном стуле восседал полицей-президент Шуббарт. В уютном простенке между двумя окнами устроился секретарь его преосвященства монсеньор Штир. Поодаль, у самых дверей, высились два здоровенных полицейских, между которыми, как меж двух колонн, стояли Отто Брунцлау и Эрих Шлезке.
Незадачливый служащий Кассельского муниципалитета жадно ловил каждое слово профессора. Его же компаньон, напротив, понуро рассматривал прихотливую лепку потолка.
— Итак, облучая нейтронами какое-либо вещество, мы вызываем в нем наведенную радиоактивность, — распевал профессор Дроббер на мотив скорбной молитвы Оровезо из оперы “Норма”. — Затем мы определяем, какие и в каком количестве радиоактивные изотопы образовались в исследуемом образце. Этот метод, называемый радиоактивационным анализом, позволяет в короткий срок и с большой точностью определить качественный и количественный состав любого металлического изделия, совершенно не повреждая его. Надеюсь, господа, я излагаю понятно?
— Угу, — сказал епископ.
— Конечно, — заметил полицей-президент Шуббарт, который в силу своего положения обязан был понимать все.
Монсеньор Штир просто кивнул головой. Шлезке же и Брунцлау молчали.
— Нет никаких сомнений, — продолжал распевать профессор Дроббер, — что этот анализ в нашей лаборатории был бы проведен с большей эффективностью. Но мы вынуждены были привезти аппаратуру сюда — таково было пожелание его преосвященства. И я надеюсь, что он не будет сетовать, если мы немного замешкаемся,
— Подождем, — согласился епископ и обернулся к заключенным: — Так как же можете вы доказать, что донесение пробста нассельского монастыря — это не подделка?
— Ваше преосвященство, — с чувством сказал Шлезке, — ваше преосвященство, разве посмел бы я лгать вам? Нет, я не посмел бы лгать его преосвященству! Сколько лет прослужил я беспорочно и безгрешно? Я прослужил беспорочно и безгрешно сорок лет! И прошу заметить, что начинал я службу в качестве гражданского чиновника баварского, да, да, именно баварского епископства!
Аппарат профессора щелкнул, послышалось легкое жужжание и удовлетворенное мычание профессора.
— Так, так, — задумчиво протянул епископ, — почему же вы так долго держали этот важный документ у себя?
— Потому что я думал… Что я думал? Я думал, что пробст… некоторым образом… пробст был…
— Нет!!! — раздался вдруг громовой крик профессора. — Нет!!! Не может быть!
— Почему он кричит? — ’Поинтересовался епископ.
— Этого просто не может быть! Один элемент! Всего один элемент! — выкрикивал профессор Дроббер,
— Неужели чистейшая платина? — радостно встрепенулся полицей-президент Шуббарт.
— Платина? — переспросил Дроббер. — Какая платина? Нет, господа, я должен повторить. Это какая-то ошибка, какая-то чудовищная ошибка! Я обязательно должен повторить!
— Да будет так, — согласился епископ и вновь повернулся к Шлезке: — Итак, зачем же вы держали этот документ в тайне сорок лет?
— Да! В тайне! Сорок лет! — сурово подтвердил господин полицейпрезидент Шуббарт.
— Надеюсь, у вас не было для этого корыстных целей? — почтительно вмешался в импровизированный допрос монсеньор Штир.
Шлезке ошалело переводил глаза с одного должностного лица на другое и лихорадочно соображал, соврать ли ему или чистосердечно выложить все. Надумав что-то, Шлезке уж было открыл рот, но тут между ним и епископом выросла дородная фигура профессора Дроббера.
Профессор был в такой стадии взволнованности, что не мог уже говорить ни нараспев, ни просто. Он беззвучно раскрывал рот, напоминая персонаж немого фильма. Наконец Дроббер обрел способность выталкивать из себя отдельные слова:
— Шестьдесят третий… только шестьдесят третий, и ничего, больше… мой бог, чистый шестьдесят третий… Но откуда же, ваше преосвященство? Откуда? Это… это… Ваше преосвященство, скажите…
— Кажется, профессор что-то у меня спрашивает? — сухо осведомился епископ у монсёньора Штира. — Мне представляется, что это я должен спросить у профессора, что его так взволновало.
Секретарь понимающе наклонил голову, неслышными шагами подошел к профессору и протянул ему стакан с водой. Дроббер благодарно кивнул и сделал жадный глоток. Но, заметив обращенные на него недоуменные взоры епископа и господина Шуббарта, он, брызжа водой, закричал прямо, в лицо монсеньору Штиру:
— Ведь это европий! Стопроцентный европий! Понимаете ли вы, что это такое? Шестьдесят третий элемент — и ничего больше! Бог мой, это не галлюцинация? Нет?
— Европий? Ну и что же? — спросил епископ, начавший понимать, что профессор Дроббер взволнован неспроста.
— Но ведь до сих пор на всей планете этого элемента добыли не больше четверти грамма, — простонал профессор, угнетенный такой чудовищной необразованностью.
— Фю-ю-ю! — присвистнул полицей-президент Шуббарт, забыв об этикете и своем высоком чине. — Так это дороже, чем платина?
