Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров
Свидетелями позора Плешакова невольно стали не только эти двое, но и много других людей, околачивавшихся в коридоре: небольшая, но хорошо вооруженная свита Ламеха, президентские советники, президентская прислуга, штатные телохранители обеих договаривающихся сторон и даже бывший морской волк, а ныне кастрат-провокатор Колокольцев, срочно доставленный сюда из комендатуры и сейчас метавшийся среди толпы в поисках Альфонса.
Если бы события не повернулись такой стороной, Ламех, столь же хитрый, сколь и жестокий, в конце концов убедил бы Плешакова забыть обиды, расстаться с мыслью о бдолахе и ради общих интересов сохранить статус-кво. (Верку, как нежелательного свидетеля, пришлось бы, конечно, устранить.) Но дела, ставшие достоянием гласности и публичности, имеют свойство развиваться уже по своим, совершенно непредсказуемым законам.
Комната моментально наполнилась народом. Телохранители Плешакова, подобранные по признакам силы, решительности и преданности, а отнюдь не ума, набросились на Ламеха. Аггелы, естественно, вступились за своего вождя. Некоторое время еще сохранялся шанс закончить конфликт миром и полюбовно разойтись, но первый же грохнувший выстрел перечеркнул эту надежду.
Любое массовое побоище — дело кровавое и гнусное, но стократ гнуснее и кровавее массовое побоище в тесном помещении, не позволяющем героям разойтись в полную силу, трусам сбежать, а раненым отползти.
Пороховой дым застил глаза, каждая пуля находила себе жертву, каждый удар кулаком попадал в кого-нибудь, а зубы и ногти в такой толчее оказались не менее действенным оружием, чем ножи и кастеты. Верку спасло только то, что она откатилась к стене и ее накрыл перевернутый стол, за которым еще недавно угощались два верных союзника. И вот парадокс — теперь, когда ей вполне хватало вкусной еды, аппетит совершенно пропал.
Заметив, что Плешаков пробирается к дверям алькова, Верка бросилась ему поперек дороги. Оба упали, и их лица на мгновение сблизились. Плешаков узнал Верку и хотел хорошенько обложить матом, но поперхнулся крутой горчицей, облепившей его усы.
В алькове тоже дрались, но уже не столь истово, как в большой комнате. Верка выбралась в коридор и попыталась вспомнить, какой дорогой ее сюда привели. Вокруг метались люди и свистели пули. Тяжело сопя протопал Альфонс, которого, должно быть, послали за подкреплением. Откуда-то выскочил Колокольцев и, выпучив рачьи глаза, завопил:
— Я вас повсюду ищу! Верные люди передали, что с минуты на минуту начнется бой под Воронками! Срочно посылайте туда своих людей!
— Ты разве не видишь, что творится! — Альфонс отпихнул его локтем. — Дай сначала с этим делом разобраться…
— Запомните, я вас предупредил! Чтоб не искали потом виноватых!
— Да отстань ты… — Альфонс вместе с сопровождавшими его гвардейцами исчез в толпе, охваченной одновременно и азартом боя, и паникой.
— Тьфу! — Колокольцев плюнул в пол. — Вот и работай на вас, сброд сухопутный! Никому ничего не нужно! Нет, у нас на флоте такого бардака не было.
Верка подобрала с пола оброненный кем-то пистолет — горячий от стрельбы и липкий от крови, — машинально проверила, есть ли в магазине патроны, а затем приставила ствол к виску Колокольцева, до этого момента ее не замечавшего.
— Ты такую пословицу: «За стукачом топор гуляет» — знаешь? — поинтересовалась она. — Иуда после предательства хоть повеситься догадался. А у тебя даже на такое совести не хватит. Надеюсь, что этот грех мне не зачтется.
Сразу после выстрела Колокольцев остался стоять на ногах, только голову его мотануло так, что Верке показалось — еще чуть-чуть, и она улетит в другой конец коридора.
Не оглядываясь, Верка побежала куда глаза глядят и скоро заблудилась в этом бедламе. Нужно было срочно сматывать отсюда удочки, но ни к одной из дверей, ведущих наружу, нельзя было подступиться, да и пропускали в них только тех, кто имел удостоверение личности. Стрельба не утихала, хотя уже пронесся слух, что основная часть аггелов спаслась по пожарной лестнице и с боем покинула Талашевск.
Чтобы не стать жертвой шальной пули, Верка забилась под лестницу и стала дожидаться, когда эта каша, заваренная, кстати, ею самой, в конце концов не расхлебается.
Постепенно выстрелы стали раздаваться все реже, однако дым почему-то не рассеивался, а, наоборот, густел и пах уже не порохом, а резиной.
«Пожар! Пожар!» — заорали сразу в нескольких местах.
Это была новая опасность, но зато и новый шанс на спасение. Стихия огня должна была довести панику до такого предела, после которого теряют голову даже самые бдительные служаки. Общая опасность если и не сплачивает живых существ, то по крайней мере делает их терпимыми друг к другу. Верке приходилось видеть в Лимпопо, как степной пожар заставляет льва и зебру бежать бок о бок.
Выбравшись из-под лестницы, она направилась в ту сторону, где, по ее представлениям, должен был находиться выход. Конечно, лучше всего было бы увязаться за кем-то, кто свободно ориентировался в запутанных коридорах бывшего райкома партии, строившегося не иначе как с расчетом на возможную осаду, но никого живого на этом этаже, по-видимому, не осталось.
Дым ел глаза, и Верка стала подумывать о том, что в крайнем случае ей придется выброситься из окна. Лучше отбить задницу или сломать ноги, чем сгореть заживо. Хоть Лилечка недавно и нагадала ей смерть в огне, Верка такие вещи близко к сердцу никогда не принимала. Картам верить то же самое, что пьянице в долг давать, — пустое дело.
В этот момент совсем недалеко, за поворотом коридора, стукнул одиночный выстрел — глухо, как сквозь подушку. Верка не удержалась и выглянула из-за угла.
В пелене дыма она различила две человеческие фигуры. Один из участников конфликта лежал на полу, еще продолжая сучить ногами, а второй стоял, чуть наклонившись вперед и держа пистолет на отлете. В первом нельзя было не узнать президента Плешакова, а во втором — коменданта Альфонса. (Никогда не имевший рогов и ничего не знавший о бдолахе, он тем не менее уже давно состоял на тайной службе у аггелов и сейчас действовал по их указке.) Шорох, раздавшийся за спиной Альфонса, заставил его обернуться.
— Ах ты, ковырялка поганая! — просипел он, узнав Верку. — Ну что, довольна? Из-за тебя ведь весь этот сыр-бор разгорелся!
— А как ты думал, хряк толстозадый! — воскликнула она с мстительной радостью. — Так и задумано было! Спасибо, что помог.
Они вскинули оружие почти одновременно, но затвор Веркиного пистолета после второго выстрела встал на стопор, а пушка Альфонса все била, била, била — словно в ее магазине находилось не восемь патронов, а восемь раз по восемь.
