Харлан Эллисон - «Если», 1994 № 09
— Она была придворной дамой, — заговорил он, глядя на краснеющие угольки. — Я так и не узнал тогда, что она понесла от меня, а ее обручили с Эрролом сразу после того, как… мы были с ней, той весной. Она была не глупа; она вполне могла пустить его к себе и до свадьбы, как только поняла, что произошло, чтобы ребенок мог сойти за его.
— Она любила тебя?
Он пожал плечами.
— Не думаю. Она хотела меня. А я — ее. Хотя когда мне пришлось убраться оттуда, удовольствия вроде как поубавилось. На нас начали обращать внимание.
А бежал он, конечно, к Мэг и Гэвину. Я не стала спрашивать, в какой его приход все это случилось. В общем, теперь мне уже и не хотелось это знать.
— Перед смертью она пыталась сообщить мне о Хью, но меня не было на Земле. Она отослала это кольцо с Норасом Бэвисом. Я решил, будет лучше, если оно останется у Хью.
Я кивнула.
— Он хороший паренек, Томас. Я рада, что мы знаем, кто он, даже если он сам не знает. Ты еще будешь гордиться им.
— Я бы хотел никогда не встречаться с ним, — сказал Том. — Никогда не знать.
— Ради Бога, Том, почему?
— Потому что он умрет меньше чем через год.
Холод пробрал меня до самых костей.
— Ох, Том, нет.
— Да, — хрипло сказал он. — Да. Как будто я в этом виноват. Как будто я мог сказать по-другому.
— Он сглотнул, тяжело вздохнул. — Он заболеет и умрет, скажу я об этом или нет.
— Прости меня, — прошептала я, как девочка, разлившая молоко.
— Он пришел спросить у меня, сможет ли Элизабет родить ему здорового наследника, если он женится на ней, — слезы текли у него по лицу. — Я сказал ему: да. Но он так и не увидит своего сына. Этого я ему не сказал.
Я задала вопрос и получила ответ, но такого вопроса и такого ответа даже представить себе не могла. Зато теперь ему стало посвободнее в моих объятиях. Он пытался нести это скорбное знание в одиночестве; хорошо, что мне удалось облегчить для него хоть это бремя.
Оставался последний вопрос, который я никак не могла не задать, потому что каким бы ни был ответ, теперь я должна была его получить. Я знала, что мы можем никогда больше не вернуться к этой теме; и я знала, что эта рана должна стать чистой для нас обоих. Я тихо сказала:
— Кем была эта дама, когда ты ее знал, пока она еще не стала женой Эррола?
Томас сидел у моих ног, положив голову мне на колени. Он поднял лицо, мокрое от слез.
— Ты не могла ее знать. Она умерла, пока я был у эльфов.
Он страдал из-за сына; теперь он должен страдать еще и из-за его матери.
— И все же скажи.
Снова смотрел он в умирающее пламя.
— Лилиас, — сказал он. — Ее звали Лилиас Драммонд.
«Лилиас». Я тогда была девчонкой и насмехалась над темноволосым ухажером в домике Мэг. «Все, кроме одной, которую звали Лилиас». Та единственная из всех швей королевы, которая сумела не заснуть из-за любви к красивому арфисту.
* * *Этой осенью все словно сговорились переплюнуть друг друга, лишь бы ублажить твой желудок. И про охоту забыли, и про медведей. Варенье у нас — от графини Мар, дичь на суп — из Дунбара с наилучшими пожеланиями; Дункан из деревни прислал флягу со своим знаменитым пивом и собственноручного изготовления овечий бальзам.
Сейчас ко мне пришли двое деревенских с рассказом о двух странных белых оленях, явно надеясь, что Рифмач прольет свет на это загадочное явление, но из вежливости не решаясь прямо попросить об этом. Я заверила их, что непременно передам это мужу, и сдержала слово. Слишком уж красивое было зрелище: обычное деревенское утро, и внезапно — два белоснежных оленя, он и она, бесстрашно и гордо шагают посреди главной улицы, а народ толпится за ними и глазеет, пока они не скрываются в лесу.
Рассказ походил на пьяную болтовню, я расхохоталась (когда они ушли), как давно уже не смеялась.
Они сочли это предзнаменованием. Для них все было предзнаменованием — от стаи ворон до собственного чиха. Наверно, жизнь с провидцем из Эльфийской Страны научила меня так прозаически относиться к предсказаниям. Я надеялась, что Томас посмеется тоже.
* * *Я подхватила поднос с разогретым бульоном и понесла наверх.
Дверь была распахнута, я с удивлением расслышала голоса. Входить туда кому бы то ни было без моего ведома строжайше запрещалось. Там был не один Томас, бормочущий так, как он иногда бормотал в бреду — я отчетливо слышала и женский голос,
Я поставила поднос на подоконник и приготовилась учинить разнос, в которых поднаторела за двадцать один год супружеской жизни с Рифмачом — но меня остановил странный аромат. Я не сразу узнала его, а когда узнала, не поверила: свежий ветерок ранней весны, запах сырой земли и быстро текущей воды, и благоухание цветущих садов.
Я стояла ни жива, ни мертва и не могла заставить себя распахнуть дверь. Весенний запах шел из комнаты Томаса, оттуда же слышались голоса.
Я узнала его голос, слабый, но более уверенный, чем за все последние недели.
— Если бы я был мертвым, то чувствовал бы себя лучше, чем сейчас. Если это сон, то ты, наверное, превратишься в розу или, скажем, в стул. Поэтому буду радоваться пока тому, что есть. Я уже забыл, как ты прекрасна.
— Вот, — в голосе слышалось свежее тепло весны.
— Чувствуешь, Томас? Я — не сон.
— Нет. Не сон. А ты понимаешь, что я женатый человек?
— Я знаю, что вы обещали друг другу перед деревенским приходом. Но смерть все равно разлучит вас.
— Почему ты пришла? — голос его звучал хрипло.
— У меня больше нет… больше нет песен.
— О Честный Томас, разве ты забыл мое обещание? Я пришла помочь тебе.
Послышался сдавленный стон.
— Все хорошо, — сказала она, и голос ее звучал так утешающе, что даже я почти смягчилась. — Осталось недолго. Еще чуть-чуть, мой любимый..
— Помоги мне…
— Да. сейчас…
Он стонал так, как никогда не позволял себе, если я была рядом. Я прижала костяшки пальцев к губам.
— Уже скоро, — шептала она, — окончится твой срок. Окончатся ожидание и печаль, и ты пойдешь по прекрасной дороге, которую сам для себя выбрал. Тихонько, тихонько, Рифмач мой, все будет так, как я сказала.
— Я не могу…
— Все хорошо. Я с тобой. Держись за меня… Вот так… Еще чуть-чуть…
Больше я не могла этого вынести. Я распахнула дверь в комнату. Ослепительно прекрасная женщина сидела на кровати и обнимала Томаса. Его лицо исказилось от боли, тонкие кисти рук судорожно метались. Он словно потемнел и стал меньше, полускрытый ее длинными золотистыми волосами; осунувшееся лицо прижимается к ее зеленому плащу.
