Зиновий Юрьев - Дарю вам память (С иллюстрациями)
— Отцы тоже назначаются машиной, — неуверенно сказал Пет Олик.
— Как бы не так! Кто уж стал Отцом, Отцом и остается, у них вообще нет никаких метаморфоз.
— Как это нет метаморфоз?
— А так. Нет, и всё. Это простые асы регулярно идут в храмы контакта и выслушивают приговор машины, а Отцам не нужны никакие перемены.
— Ну, Ун, ты тоже…
— Я хотел вас спросить: что мы сделали за нашу жизнь на Онире, чего мы добились? Вы ответите: а что нам нужно? Конечно, если вы согласны быть простыми орудиями в руках Отцов, тогда говорить не о чем. Но если стремиться к лучшей, более полной и богатой жизни, жизни светлой и интересной, тогда нам есть над чем подумать…
— Ты с ума сошел, ас, — рявкнул стерегущий у Дома Отцов.
— Сейчас ночь, а ты…
— Отец Гали Пун приказал мне являться к нему в любое время, если это нужно, вот подписанный им приказ.
Стерегущий взял в руки листок, повертел его:
— Здесь ничего не говорится о том, чтобы пускать вас в Дом Отцов ночью.
— Но поймите же, — взмолился Вер Крут, — это срочное дело государственной важности.
— У всех, кто входит сюда, дело государственной важности. Здесь буллы не пасутся.
— При чем тут буллы! Поймите же, мне необходимо сейчас же попасть к Отцу Гали Пуну. Через час может быть уже поздно.
— Приходите после утреннего ветра.
О машина, почему судьба постоянно подставляет ему в последнюю секунду ножку? Почему здесь должен стоять этот туполобый стерегущий, упрямый, как булл?
И вдруг он понял, что готов на все. Как учил их старший охотник. Постарайся отвлечь внимание врага и нанеси ему одновременно два удара. Ногами и руками. На секунду ему стало страшно. Поднять руку на стерегущего — это значило наверняка стать буллом. Но теперь все изменилось.
— Позвольте попросить вас, господин стерегущий… — вкрадчиво пробормотал он.
— Что еще?
Два удара одновременно. Руками и ногами. Хорошо их всетаки учил старший охотник. Он не думал, что делает, а руки его сами вытащили у лежащего стерегущего слинку и засунули себе в карман.
Он вбежал в здание. Знакомый широкий коридор был полуосвещен. Кто это? О машина, опять стерегущий, опять разговоры, а тем временем придет в себя стерегущий, что лежит у входа.
— Стойте! — крикнул стерегущий и выхватил слинку, но, прежде чем он успел поднять ее, слинка в руках Вера Крута чмокнула, и стерегущий начал медленно падать.
Сначала у него подогнулась одна нога, он покачнулся, потом подломились еще две, но Вер уже бежал по коридору. О машина, где же комната Отца Гали Пуна? Ему вдруг стало бесконечно страшно. А что, если отца нет? Мало ли куда он мог уехать. Еще несколько минут — и стерегущий у входа подымет тревогу. За ним начнут охотиться, пока не загонят в угол. В глухой угол, без выхода, пахнущий пылью и смертью.
Сердце его замерло, и он постучал в дверь Отца. Никто не ответил. Громче, громче надо стучать, теперь не время деликатничать, сейчас раздастся сигнал тревоги, и множество ног застучит по полу и стенам. О машина!
— Кто там? — послышался голос Гали Пуна.
— Это я, Вер Крут, Отец. Я знаю, который сейчас час, но время не ждет. Меня не пускали. Я убил одного стерегущего и избил другого.
Дверь распахнулась. Отец Гали Пун молча смотрел на него.
— Что случилось? Вы знаете, что полагается за убийство стерегущего?
— Да, — твердо ответил Вер. — Но я считал, что опасность, угрожающая Ониру, больше, чем жизнь стерегущего.
— Говорите.
— Я проследил за Ликом Карком. Перед самым вечерним ветром он украдкой пробрался в третий сектор к некой Ране Раку. Полностью подслушать их разговор мне не удалось, но и того, что я узнал, оказалось достаточным. Эта аса раньше жила в девятом секторе и приютила Лика Карка. Третий сектор она получила после возвращения охотников вместе с другими странными метаморфозами. Вывод может быть только один: Ун Топи и Лик Карк вступили в контакт с оххрами, которые обслуживают сейчас машину. А это значит, что весь Онир практически в их руках.
«Почему до сих пор не подняли тревогу? — подумал Отец Гали Пун. — Нужно будет подумать, как организовать охрану Совета. Охрана… Разве дело сейчас в охране Совета? — поправил он себя. — Не Совет охранять, а Онир спасать, если еще не поздно…»
Он вдруг почувствовал глубочайшую усталость. Как сладко было бы заснуть, забыть все… Сон манил его, звал, соблазнял. Разжать пружину воли, отпустить присоски, упасть… Он помотал головой. Секундная слабость. Ничего еще не потеряно.
Он нажал на кнопку контакта, но контрольная лампочка не вспыхнула. Бежать за охраной — значит терять время. Он вытащил из ящика слинку.
— К оххрам! — скомандовал он, и они побежали.
Убитый стерегущий лежал на полу в полумраке коридора, и они перепрыгнули через него. Быстрее, быстрее! Когда же кончатся эти бесконечные переходы, гладкие стены коридоров, что бесшумно набегали на них, словно их бег вытягивал эти стены из полумрака.
Они ворвались в комнату оххров. Все шесть на месте, не все еще потеряно. Главное — отрезать их от машины и захватить этих двух охотников. Всех охотников, чтобы зараза не распространялась.
— Оставайтесь здесь, Вер! — приказал Отец. — Уничтожайте любого оххра, если они попытаются выйти отсюда. Они не должны касаться машины, пока Карк и Топи не будут в наших руках. Я же сейчас организую их поимку.
Что за наваждение, подумал Отец: он не мог сдвинуться с места. Или все это кошмарный сон, когда на тебя надвигается нечто чудовищное, а ты не можешь пошевельнуться, даже закричать? Сон, конечно же, сон. мелькнула яркой вспышкой безумная надежда и тут же погасла, потому что Вер Крут пронзительно закричал:
— Они держат меня, я не могу сдвинуться с места!
Все, отрешенно подумал Отец. Конец. Сколько раз думал он о последних своих минутах, верил, что сумеет встретить их с достоинством, знал, что справится с предсмертным ужасом. Что ж, он уйдет, но останется гармония всеобщего зацепления, великой стройности, которой отдал жизнь.
И вот они, последние минуты, и ужас вечерним промозглым ветром леденит тело, но нет утешения. Хрустят, трещат, ломаются шестеренки, летят осколки, вспыхивают пожары, ветер несет горький дым по пустым улицам, рушится все…
— Держите их, я побегу к машине! — крикнул Павел.
Дух захватывало от страшных этих и веселых мгновений. Пашка, ты ли это?
— Нет, Паша, пойду я! — твердо сказал Иван Андреевич.
Сказал он это так, как давно уже не говорил, с тех пор, наверное, когда последний раз поднимал свой взвод в атаку, когда нужно было вложить в привычное, простенькое и совсем мирное слово «вперед» все то, что могло поднять людей с такой милой и безопасной, сладко пахнущей сырой глиной земли и бросить под свинцовый дождь.
