Зиновий Юрьев - Дарю вам память
Обзор книги Зиновий Юрьев - Дарю вам память
Зиновий Юрьевич Юрьев
Дарю вам память
— Чем больше мы знакомимся с другими, тем глубже познаем себя.
— Простите, дорогой, но это довольно банальная истина.
— Истина не может быть банальной, ибо она неисчерпаема, банальным может быть только ее понимание.
Из разговора Александра Яковлевича Михайленко, заведующего аптекой, со своей копиейПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Было время, когда различного рода авторские предисловия и предуведомления считались признаком хорошего тона и книга без них почиталась чуть ли не легкомысленной. Ныне же они вышли из моды, и это, по-видимому, очень хороню, поскольку то, что писатель не смог сказать в книге, он не скажет и в предисловии, а если в предисловии ему это удастся все-таки сделать лучше, чем в книге, то не стоило и писать саму книгу.
И тем не менее я не мог обойтись без предисловия, ибо хотел рассказать о первом знакомстве с человеком, рассказ которого и стал основой этой книги.
Итак, все началось с того, что мы с сыном приехали на недельку—другую на большое озеро, расположенное на Средне-Русской возвышенности. Здесь, по слухам, была изумительная рыбалка, всегда для городского любители призрачная и ускользающая, как некое рыбное Эльдорадо.
Мы остановились в маленькой чистенькой деревушке недалеко от озера. Мне бы хотелось добавить к ее описанию еще и слово «тихая», но по шоссе, серым аккуратным пробором разделявшем деревню на две равные части, почти сплошным потоком текли «Жигули» и «Москвичи» с номерами всех областей европейской части страны. Похоже было, что слухи о хорошей рыбалке доходили не только до нас.
Мы вытащили из рюкзака три донки моей собственной конструкции, на изготовление которых ушла вся зима, и помчались к озеру. Я расписывал сыну преимущества моей снасти и жалел, что наша портативная коптильня была, пожалуй, маловата для здешней чудо-рыбы, которая сразу же ринется на столичные донки.
— Ты бы лучше посмотрел на берег, — сказал сын.
Увлеченный описанием наших предстоящих триумфов, я и не заметил, как мы подошли к озеру. Я осмотрелся. Берег был многослойно усеян разноцветным и палатками. Между палатками бесцельно бродили собаки и дети, а у самой воды с интервалом в полметра сидели рыболовы. Время от времени кто-нибудь вскидывал удилище, но, увы, ни одна серебряная тушка не прочерчивала воздух. Рыболовы сосредоточенно поправляли червячков, стараясь взбодрить их и представить рыбе в самом соблазнительном виде, но в медленных их движениях чувствовалась обреченность неудачников, примирившихся еще с одним крахом иллюзий.
— Д-да, — сказал сын, и в голосе его послышалась безжалостная ирония молодости, — может, все-таки коптильня окажется не мала?
Я вспомнил, как его классная руководительница жаловалась, что он своим тихим, вежливым голоском умеет вывести из себя даже самого кроткого преподавателя.
— Ладно, пойдем исследовать берега, не везде же так, — без особого убеждения сказал я.
Километрах в шести—семи от деревни мы наткнулись на ворота, перегородившие узенький, но укатанный проселок. На воротах красовались две таблички. Одна гласила, что здесь находится лесопитомник, другая строго настрого запрещала проход и проезд. Запрет подействовал на нас гипнотически. Мы посмотрели друг на друга, разом кивнули и вошли в лесопитомник. Мы миновали несколько аккуратных домиков и пошли к озеру. По обеим сторонам дорожки были разостланы яркие ковры посадок. Маленькие деревянные таблички сообщали, что более светлый ковер состоял из крошечных сосенок Finns Silvestris четырехлетнего возраста, а ковер потемнее соткали Picea Abies, то есть елочки.
Дорожка привела нас к узенькому полуострову, заросшему ольхой, березой и крапивой. Крапива была чудовищная: густая, в рост человека, свирепая. Похоже было, что мы попали в крапивопитомник республиканского значения.
— Может быть, пойдем обратно? — неуверенно спросил сын.
— Я никогда не отступал перед крапивой, — надменно сказал я, надел куртку, которую нес на руке, и начал пробираться сквозь заросли.
Через несколько минут и полдюжины крапивных укусов мы попали на крохотную прогалинку у самой воды. Глубина здесь оказалась подходящей, дно — песчаным и чистым, и настроение у меня поднялось.
— Сейчас подкормим рыбку, привадим ее сюда, а завтра раненько уже начнем ловить.
Дрожа от холода и клацая зубами, мы вошли в воду и поплыли, стараясь удержать в поднятых руках пластиковые, с дырочками, мешочки, набитые сваренной накануне кашей.
— Понимаешь, привлеченная кашей, сюда соберется крупная рыба. А тут как раз им на выбор деликатесы на крючках: червяк, опарыш, хлеб.
— Ладно, посмотрим, — сказал сын.
Назавтра мы явились в свой крапивопитомник чуть свет и снарядили все три донки.
— Пап, — сказал сын, — а можно, я потащу домой всю рыбу?
— Пожалуйста, но особенно не хвастай.
Минут через десять сын начал проявлять признаки нетерпения:
— Ну, где же твоя рыба?
— Терпение, друг мой. Напряги немножко свою скудную фантазию и постарайся вообразить, что происходит там, в глубине. На чистом песчаном дне лежат два пакета с кашей. Вода неспешно разносит божественный аромат. Рядом — настоящая выставка-распродажа деликатесов: отборные жирные черви, неутомимо танцующие на крючках, степенные опарыши, аппетитные хлебные шарики. А вокруг, разинув рты от эдакого изобилия, застыли в трансе огромные окуни, пучат глаза лещи, дивится жирная пелядь. С чего начать? За что хвататься? На почтительном расстоянии — кольцо зрителей низкого звания: всякие там красноглазые плотвички, щупленькие неврастеники ерши, неразумные подлещики и прочий рыбный плебс.
— Если бы ты только умел так ловить, как рассказываешь! — вздохнул сын.
К концу первого часа леска, пропущенная через колокольчик одной из донок, слегка дернулась. Толчок был такой слабый, что колокольчик не только не звякнул, он едва шелохнулся. Я подождал немножко, подсек и вытащил донку. За один из четырех крючков зацепился крошечный окунек. На него было больно смотреть.
Часом и двумя плотвичками позже сын демонстративно заснул, положив под голову рюкзак. Я сидел, уставившись в неподвижные колокольчики. Стало совсем тепло. Миллиарды солнечных бликов неторопливо купались в заливчике, переворачиваясь с боку на бок. С противоположного берега ветерок приносил обрывки игрушечного голоска, певшего про Арлекино.
Внезапно в этот теплый и дремотный мир ворвалось тарахтение лодочного мотора. В заливчик влетела «казанка» с «вихрем», описала плавную дугу и, чихнув, замолкла где-то неподалеку. Хотелось верить, что навсегда.
