Антон Первушин - Дорога к Марсу
Припекало. Кузнечики умолкли. Ястреб куда-то запропастился. Тишину летнего полдня нарушали храп Акима да позвякивание железных колечек упряжи. Аким не стал распрягать терпеливого мерина, боясь, что тот убредет куда-нибудь и придется его ловить. Работник не расположен был к лишним телодвижениям. Отверзнув волосатую пасть, он захрапел уже совсем не по-детски.
Аполлинарий Андреевич укрыл голову Акима куском парусины. Подумал: не забраться ли самому в палатку, не вздремнуть ли до вечера? Все равно по такой жаре работы не будет. Но студент поборол лень, взял бадью с питьевой водой и потащил ее к мерину. Все одно вечером придется пополнить запасы…
Мерин стоял, понурив голову, и лишь раздраженно дергал хвостом, отгоняя слепней. Завидев Карташова, бедная коняга радостно фыркнула, потянулась мохнатой мордой. Студент брякнул бадью оземь, и сразу же забыл о мерине. Его словно бы потянуло к брезенту, на котором были разложены «подозреваемые».
Аполлинарий Андреевич присел на корточки. Выбрал конической формы булыжину. Булыжина была тяжелой, фунта три, не меньше. Из всех «подозреваемых» эта была самая подозрительная. На солнце булыжина отчетливо отблескивала металлом, а заостренная часть ее испещрена была параллельными бороздками, словно, прежде чем упокоиться в земле, булыжина со страшной скоростью продиралась сквозь плотную среду.
Метеориты, приходящие из междупланетного эфира, врезались в атмосферическую оболочку Земли, нагреваясь от трения о воздух до высочайших температур. Большая часть метеоритов сгорала дотла, но самые крупные достигали земной поверхности, иногда распадаясь на несколько частей. Аполлинарий Андреевич не случайно выбрал это никчемное, заросшее сорной травой поле. Оно имело форму суповой тарелки, окольцовано было невысоким валом. Ни дать ни взять – лунный кратер. У местных крестьян поле пользовалось дурной славой. Ходили слухи о змии с огненным хвостом – диаволе Деннице, сошедшем с небес, дабы искушать души православных.
Студент Карташов с трудом уговорил крестьянина Акима подсобить в раскопках. Смекнув, что барин добрый и не жадный, и что ищут они обычные камни, а не диавольское золото, крестьянин стал относиться к студенту снисходительно. Чудит барин, ну и пусть чудит, лишь бы кормил, да не угнетал слишком работой. Аполлинарий Андреевич удивлялся перемене, произошедшей в робком поначалу мужике, однако терпел его лень и капризы. Дело спорилось медленно, но спорилось. Даже невеликих познаний студента Карташова в метеоритике достало, чтобы понять – одной, да еще полукустарной экспедицией не отделаешься. Судя по находкам, «небесный гость» был господином солидным, на единой телеге не вывезти.
Поворачивая булыжину так и этак, Аполлинарий Андреевич пытался мысленно представить путь «небесного гостя». Скитался ли он в эфирных пространствах миллионы лет, или был сравнительно недавно выброшен из жерла какого-нибудь инопланетного вулкана? А если из вулкана, то какого? Ближе всего – Марс. Газеты писали, что итальянец Скиапарелли разглядел на его поверхности некие canali, но ни о каких вулканах речи не было. И все-таки, если Марс во всем подобен Земле, то должны быть на нем и вулканы. Пусть мертвые, потухшие эоны назад, но когда-то активно извергавшие из себя лаву и вулканические бомбы.
Аполлинарий Андреевич мысленным взором увидел могучий марсианский Везувий, подобно гигантской пушке мечущий в междупланетную бездну раскаленные ядра. Как они медленно остывают в лютом холоде пустоты, подхватываются тяготением Солнца и начинают все быстрее и быстрее двигаться к нему. И в этом, все ускоряющемся движении встречаются с воздушной оболочкой Земли. Удар! Взрыв! И пылающие обломки падают на заросшее чертополохом поле, до смерти пугая коров, обращая в бегство пастушка, который, задыхаясь на бегу, шепчет «Отче наш» и мелко, мелко крестится…
– Вставай, барин!.. Проспишь все Царство Небесное… – рокочет откуда-то с высоты густой голос.
Студент Карташов открывает глаза, в сонном недоумении взирая на исполинскую фигуру, нависающую над ним на фоне остывающей стали небес. И только в следующее мгновение Аполлинарий Андреевич понимает, что это всего лишь Аким.
– Пора вечерить, барин, – продолжает Аким. – Покудова спали, я пятый шурф почал… Кой-чего сыскал, глянь…
Работник протягивал нанимателю некий бесформенный предмет. Аполлинарий Андреевич приподнялся на локтях, силясь рассмотреть: что это такое? Но то ли не проснулся еще студент Карташов, то ли тусклый вечерний свет сыграл шутку, но почудилось астроному-любителю, что предмет в руке крестьянина оплывает какой-то серой слизью. И слизь эта набухает, будто бабья квашня, ползет вдоль руки Акима, проникая под рукав рубахи.
– Да бери же, барин! – говорит работник. – А то мне еще руки мыть, весь изгваздался…
* * *– …Всегда его окружали цветы, травы, деревья, служа ему, защищая и возвышая его! Он привык видеть их, обонять, ощущать на вкус, прислушиваться к ним. И они предупреждали его об опасности шорохом листьев, треском сухих сучков, а своей звучащей тишиной вселяли в него покой и светлую мечту, – дочитал Карташов.
На борту «Ареса» воцарилось молчание.
– И что все это значит? – осведомился Жобан.
– Это значит, парни, что пора завершить миссию, – ответил ему голос, которого давно не слышали на борту корабля.
– Эд! – крикнул Булл.
– Да, сэр! – рявкнул Гивенс-младший, появляясь в командном отсеке.
Члены экипажа, рассредоточенные по рабочим местам, слетелись туда же. Всем хотелось полюбоваться на живого и, судя по интонации, веселого Эдварда Гивенса. Полюбоваться и пощупать, чтобы убедиться, что на этот раз перед ними появился не призрак, а человек во плоти. Для призрака Эдвард был излишне возбужден, глаза его блестели, как у пьяного, в отросшей бороде запуталась какая-то травинка – и откуда только взялась! И еще от Гивенса распространялась мощная волна запаха. Пахло чем-то давно забытым: солнцем, песком, речной водой…
Когда всеобщее радостное возбуждение схлынуло, Гивенс обратился к Карташову:
– Андрей, будь любезен, принеси открытку.
– Открытку?
– Да, ту самую репродукцию картины русского художника… Соколова?.. Твой талисман.
– Минуту!
Не требуя объяснений, Карташов метнулся к своей каюте и тут же вернулся с цветной открыткой в руке, передал ее Гивенсу. Тот принял подарок Яны и вдруг преобразился. Знакомые всем до мелочей черты лица астронавта Эдварда Гивенса-младшего приобрели не свойственную им скульптурную монументальность. Не человек, а оживший памятник. Впрочем, так и должен выглядеть Смотритель…
