Валерий Шамшурин - Каленая соль
2
Князь Александр Андреевич Репнин воротился в Нижний перед самым ледоходом. Воротился без войска. Набранная им с трудом и сильно поредевшая за последние бедовые годы дворянская рать частью разбежалась, а частью полегла на подходе к Москве. Внезапный дерзкий налет гусар Струся на подходившие с востока для соединения с Ляпуновым жидкие силы владимирцев, суздальцев, муромцев и нижегородцев завершился ужасным разгромом ополченцев. Устав от долгого похода по завьюженным дорогам, не успев закрепиться, они дрогнули после первого же удара. Кто дольше удерживался - тому больше и досталось. На другой день Андрей Просовецкий с Артемием Измайловым собрали остатки своих рассеявшихся полков и укрылись с ними за стенами Андроньева монастыря. Репнину некого было собирать, с ним оказалось всего несколько десятков измотанных ратников, и он счел за лучшее повернуть восвояси. Тишком въехав в Нижний, Репнин затворилсяу себя в тереме. Вешние перемены нисколько не порадовали его. Лепился к блескучей слюде окон мягкий ветерок, заглядывало в них солнце, касались узорчатых решеток своей нежной зеленой опушью ветви берез - все взывало к ликованию, манило на волю, но тоска не проходила, давила гранитной глыбищей. Нижегородский воевода еще боле спал с лица, одряхлел. Муки стыда и сокрушенья вызывали телесную немочь, которая изнутри, словно жук-древоточец сохлую лесину, подтачивала и без того не отличавшегося здоровьем воеводу. Не на кого ему было опереться, некому было верить. Еще там, под Москвой, окидывая последним взглядом поле позорного побоища и черную пелену дыма во весь окоем за ним, Репнин понял тщету любых попыток спасти то, что уже безвозвратно утрачено. С кем он ополчился, с кем? Что его могло единить с Просовецким, Заруцким, Плещеевым, служившими тушинскому вору, когда он сам твердо стоял за Шуйского? Чем его приманил тот же Ляпунов, в недавние поры пособлявший разбоям Ивашки Болотникова? О своей корысти они пекутся, свою спесь тешат, свои умыслы лелеют, себя наперед набольших выставляют. Им ли праведности искать да честью дорожить? И они, на затушив старой, разжигают новую смуту. Кто был в раздоре, и впредь будет не в ладу. Неужели он, в отличку от них честно несший свою службу, не провидел того, безрассудно вняв зову Ляпунова и спехом кинувшись под Москву? Вышибло ум у старого дурня, всегдашнее рвение подвело, за что и поплатился. Нечего путаться собаке в волчьей стае. Придет час, не простит ему высокое боярство унизительного сговора с нечестивым Ляпуновым, на суд призовет. И поделом! Неровне подчинился, боярскому недругу прямил. А ведь сам присягнул Владиславу, признал семибоярщину, сам, своей охотой. Так чего ж белениться? Ляпунова нешто захотел на престоле узреть? Худородство над знатью поставить? Блудодейству смутьянов потворствовать? Это он-то, кто сроду всяких шатостей избегал, власть предержащую чтил, а ежели и был некогда изобличен в заговоре против Годунова, то из-за одного только подозрения в близости к Романовым. Какая уж там близость! Из разных чаш хлебали. Годунов, небось, строптивца Никиту Репнина припомнил, что самому Грозному посмел перечить, в злодействах госуря-уличал. С тех пор повелось считать: Репнины - ослушники да баламуты. Грехи предков - вины потомков. Не ему капкан ставлен да он в него с маху угодил. Святая простота! И ныне на чужой крюк попался, чужую волю за свою принял. А воля над ним может быть только государева. Но нет царя, нет опоры русской земле, что испокон вся до краю государева вотчина. Без царя же и земля ничья, а за ничью сердцу болеть не прикажешь. Все стало прахом и тленом, все черно, как спаленная Москва. Все черно - и душа тож. От крови, напрасно пролитой, стенает. Худо, худо нижегородскому воеводе, изменила ему былая выдержка...
3
Как бы ни бедствовала русская земля, а торговля на ней не прерывалась. Город без торжища не город. Издревле славились своими торгами многие города, и в числе их среди первых был Нижний.49 С положистогоподножья широкой зеленой горы сползало, дробясь и рассыпаясь, до самого берега Волги пестрое скопище амбарушек, хранилищ, погребцов, складских срубов, а затем лавок, навесов, шалашей и палаток. И если одесную его ограничивали спускающиеся с увала каменные прясла кремля с могучей квадратной Ивановской башней на углу, то ошую было полное раздолье и торг здесь мог разрастаться без меры. Однако прямо напротив слияния Волги с Окой кончались его пределы, хотя и тут уже стояли особняком недавно возведенные длинные соляные амбары именитых Строгановых. За ними причал Кунавинской переправы, над которым белел в полугоре Благовещенский монастырь. Десятки - да что десятки! - порой целая сотня, а то и гораздо более стругов, ладей, кладнушек и паузков, не считая мелких лодок-подвозок, терлись друг о друга дощатыми бортами и грузно покачивались на волне у причалов торга. И какие только товары не сгружались с них! Упругие плахи дрожких сходен скрипели и прогибались под ногами резвых грузчиков, тащивших на плечах короба, бочонки, тюки, сундуки, кули и связки, переносивших мясо, рыбу, икру, муку, соленья и сласти, медь, олово, свинец, известь и серу, атлас, бархат, камку, сукно и мишуру, кирпич, тес, брусья, изразцы, слюду и пеньку, да еще бисер, да еще каменье сережное, да гребни слоновой кости, да стекла зеркальные, да иголки и булавки, да сковороды блинные, да горшки обливные, да шандалы серебряные, да бумагу писчую, да и много другого всякого - не перечесть. Стоявший посреди торга просторный гостиный двор, на котором по сторонам теснились лавки самых почтенных нижегородских купцов и богатых гостей из Москвы, Ярославля, Костромы да иных городов, почти всегда в урочное время был заполнен ворохами поклажи и телегами. Вскинутые оглобли густели частым лесом между постоялых изб. В узких проходах у лавок кипел народ. А у таможенной избы, что красновато темнела высоким мощным срубом за гостиным двором возле самих.причалов, и вовсе было не протолкнуться. Кроме торговцев, тут суетилось, металось, гомонило целое племя подьячих, лавочных целовальников, возчиков, дрягилей-носильщиков, сторожей, привратников, откупщиков, барышников, ярыжек и просто ловких мужичков, готовых на всякие услуги. Хочешь торговать - таможни не обойдешь: надобно записатьтовар, заплатить пошлину, нанять доброхотов для перевозки и выгрузки. Денежки только поспевай отсчитывать: при записи плати "записные", при взвешивании - "от подъема", за провоз - "деловое", при выгрузке - "свальное", за исправление ошибок в бумагах - "хитро-вое". Всем кормиться давай, а подьячим - особенно. Брань - градом, пот - ручьем, пыль - столбом. Что и молвить, купцу завсегда следует быть начеку, завсегда быть изворотливым да сноровистым, вострый глаз иметь да смекалистый ум. А не то обведут его, заезжего или захожего, вокруг пальца, обдерут, как липку на лыко, и такого напустят тумана, что очнется он только у своей лавки с каким-нибудь Гнутым гвоздем в руке или гнилой веревочкой. Торговцем быть не лаптем щи хлебать. Большие деньги шли в государеву казну от таможен. С Нижнего Новгорода в Приказ Большого прихода поступало сверх семи тысяч рублей, а были города, что давали туда и больше: Казань - одиннадцать тысяч, а Псков - аж двенадцать. Да только таких городов с пяток всего, иные им и Нижнему - не ровня. Таможенный голова в Нижнем важней боярина: зыркнет острым глазом и шапки долой, мытые и немытые выи долу склоняются. Честь оказывай, власть уважай, обычай блюди. А коли горд и привередлив, в церковь сходи, помолися Николаю-угоднику, авось блажь свою и усмиришь. Церковь - вон она, рядом, на низу мощенной плахами уклонной дороги, что из арочных ворот Ивановской башни сбегает к торгу, и всяк, кто идет из кремля или в кремль, церкви не минует. Ее золоченые кресты с любого конца торга видны. Молись - не ленись: продал - купил ли, возрадовался - огорчился ли, потерял - украл ли. Одна тут церковь, а удоволит всех, ибо нет добродетели без греха и греха без добродетели. Улочками и проулками тянулись от церкви ряды, охватывая и пригораживая гостиный двор и таможню: горшечный, коро-бейный, крупяной, калашный, мясной, рыбный, шапочный, кожевенный, сапожный, кузнечный, ветошный и еще множество. И от всех лавок неслись крики зазывал: - Рубахи, кушаки, попоны ярославски!.. - Крашенины вятски!.. - Ножницы устюжски!.. - Колпаки московски!.. Мучные облака оседали над ларями, живая рыба трепыхалась в садках, ряженое молоко лилось в горшки, горками высилась на прилавках посуда, разворачивалась и переливалась серебряными струями дорогая объярь, падали увесистыми связками на рогожу подковы, громоздились лохматым уметом у тына тюки мордовского хмеля... Выбирай, что по душе и по нужде! А нет надобы в здешних товарах - приценивайся к привезенным издалече. Нижегородца не удивить никакой чужеземной диковиной: ни утварью немецкой, ни коврами хивинскими, ни стеклом веницейским, ни камкой китайской, ни лимоном и перцем тевризскими, ни вином фряжским. И привычно мелькали над сутолочной толпой то зеленая чалма, то острый ногайский колпак, то высокая шляпа с пышными белыми и черными перьями. Торговля - дело мирное и потому самые дальние края сближает, людское море перемешивает, никому не препятствует. Прут встречь толпе, хватают за рукава прохожих охальные мальчишки-разносчики: кто с квасом и медовым сбитнем в жбанах, кто с пряниками и пышками на лотках. Все шумы покрывает звонкий мальчишеский ор в перекличку: - Сбитень горячий! - Кисель стоячий! - Пирог лежачий! - Отведал Елизар - персты облизал! - Тетенька Ненила ела да хвалила! - На сухо-мокро, на мокро-сухо! - Бери, налетай, набивай брюхо!.. Гомонлив, мельтешив и заманлив нижегородский торг в свою горячую пору. Но вот словно незримая туча нависла над ним. Не углядеть вовсе тучи той, но блеклая мутная тень от нее во все стороны легла, серым налетом все принакрыла. И был задор да повы-велся, и была охота да утратилась. Глядь-поглядь: одна лавка на замке, другая, третья, тут в рядах проплешина, там - пус-тыринка. Сник торг, поскуднел, попритих. Лишь какой-то неунывец пропойца в рваном рубище по-прежнему блажит-надрывается, зазывает на свои никчемные глиняные барашки-свистулькп, по грязному рядну расставленные. Зыркают на него смурными глазами, как на скорбноглаво-го. И в поредевших толпах все больше убогие, покалеченные да нищие. Ныне валом валят они в Нижний изо всяких разоренных мест, ищут пристанища да пропитания, уж и проходу от них нет.
